Линор Горалик
АГАТА СМОТРИТ ВВЕРХ

Редактор: Владимир Ермилов

— Глупая тварь! — раздосадованно говорит Агата. — Отдай вещь, дурацкое животное! Отдай, куда подевала?!

Глупая собака Фенрир смотрит на Агату голубыми глазами, улыбается во всю свою розовую пасть, и Агате становится совершенно ясно, что Фенрир не понимает ни словечечка. Фенрир — красавец породы хаски, огромный, черно-белый, с мягкими треугольными ушами. Папа Агаты говорит, что в пересчете на человеческий возраст Фенриру столько же лет, сколько Агате — считай, еще одиннадцати нет, но Агата в свои неполных одиннадцать лет — исключительно ответственная и умная девочка, а Фенрир — малолетняя дурятина, ему бы только бегать по всему району, хватать чужие вещи и утаскивать неизвестно куда. Хозяйка Фенрира, Майя, разрешает ему днем гулять на свободе: дальше детской площадки и маленькой пекарни мистера Саломона пес никогда не забегает, а значит, его тайник тоже должен быть где-то здесь — вот только где? Иногда воровство Фенрира даже радовало Агату — например, когда он стащил из сумочки злюки и задаваки Джорджины, которая со всеми девочками ведет себя так, как будто она королева, золотой шарфик с блестками, весело подрался с шарфиком прямо в луже, а потом утащил неизвестно куда. Впрочем, Фенрир таскал и прятал вещи поважнее, чем дурацкий шарфик: один раз уволок с веранды тихой почтальонши, миссис Робинсон, крошечные магнитные нарды, и она так расстроилась, что соседи нашли в интернете и подарили ей новые; а другой раз утащил сушившуюся на заднем дворе курточку, которую тетя Джула подарила Агатиному маленькому брату. Мама Мелиссы, лучшей Агатиной подруги, говорит, что всему району надо собраться вместе в какое-нибудь воскресенье и устроить настоящий квест, а победителю пусть достанется все содержимое тайника. Агату эта идея ужасно смешит (только представить себе, как толстенький и важный мистер Саломон в крошечной черной шапочке на макушке бегает по всему району и заглядывает под кусты!) — но сейчас ей совсем не смешно: дурацкий Фенрир утащил у Агаты трансформера, самого любимого трансформера, который умел превращаться в полицейскую машину, совершенно неожиданно появляться на месте преступления и валить всех преступников на землю, а потом уносить в космическую тюрьму в крутейшей железной сетке, которую мама купила, чтобы хранить в ней лук. Агата представляет себе, как ее замечательный трансформер-полицейский лежит где-то под землей, весь обслюнявленный, с кучей чужих вещей, и ее прямо зло берет.

— Искать! — командует Агата Фенриру, — Искать! Ищи трансформера! Верни трансформера, дурацкий пес! — но дурацкий пес только улыбается еще шире, встает на задние лапы и пытается облизать Агате лицо. Агата валится на траву и больно ударяется попой о садового гнома с лопатой.

Терпение Агаты лопается. У нее давно есть План насчет того, как отыскать тайник глупого хаски Фенрира, и уж, конечно, никакой организованный взрослыми квест ей для этого не нужен. Нужно только сделать одну запрещенную штуку, — нет, даже не запрещенную, потому что, если честно, маме с папой и в голову не пришло бы, что их умная, ответственная, почти одиннадцатилетняя Агата совершит что бы то ни было подобное — особенно когда у них так много хлопот с Агатиным младшим братиком, только недавно вернувшимся вместе с мамой из больницы. «А что не запрещено — то разрешено», — говорит себе Агата — и знает, что врет, но план есть план, а Агата — не из тех людей, которые легко отступают от своего Плана. Тем более, что уже совсем вечер, небо становится синим, а дома — черными, все, у кого дома есть малыши, готовятся их кормить, купать и укладывать и тихонько надеются, что их ответственные, взрослые, почти одиннадцатилетние старшие дочки тихонько погреют себе ужин, а потом займутся каким-нибудь спокойным делом, — тем более, если малыш опять кашляет, кашляет второй день подряд. Агате немножко стыдно, но План есть План.

— Стой тут! — говорит Агата Фенриру и бежит в дом. Быстро-быстро она перерывает все свои игрушки и находит дурацкую плюшевую свинью, которая неизвестно откуда взялась и вообще совершенно ни к чему взрослому человеку. Схватив свинью, Агата скидывает кроссовки и в одних носках выбегает на лужайку перед домом. На улице уже горят фонари, трава стала влажной, Фенрир еще тут, принюхивается к кротовой норке и виляет хвостом — как будто крот такой дурак, чтобы выйти поиграть с хаски! Агата останавливается подальше от Фенрира, почти у самого крыльца.

— Видишь свинью? — говорит Агата и показывает Фенриру игрушку с безопасного расстояния. Фенрир аж подпрыгивает от радости и машет хвостом так, что он, того и гляди, отвалится. Свинья явно очень нравится Фенриру.

— Держи! — кричит Агата и бросает свинью как можно дальше, в самый-самый конец двора, и бросается обратно в дом. Это — самая первая, самая опасная и запретная часть Плана: пока Фенрир доскачет до свиньи, как следует обнюхает ее, схватит и добежит до калитки, Агата должна бешеными скачками пронестись в одних носках, чтобы не услышали родители, мимо своей комнаты, потом — мимо комнаты братика, потом взлететь по узкой винтовой лестнице и толкнуть дверь на крышу. Сердце у Агаты бешено колотится от азарта и еще — от чувства вины: никто не запрещал Агате ходить на крышу одной, но Агата отлично понимает, что это запрещено; впрочем, Агата убеждает себя, что на крыше ей нужна минутка, всего одна минутка, родители даже не успеют выйти с Андрюшей из ванной. Это и есть Агатин План: с крыши видно весь район, все-все его уголочки, полянки и переулки, и если Агата сделает все очень-очень быстро, она своими глазами увидит, куда Фенрир потащит свинью! «Бум! Бум! Бум!» — грохочет Агатино сердце, и ей кажется, что железные ступеньки лестницы тоже грохочут под ее ногами, но отступать некуда, вот еще один оборот лестницы, вот еще один, и еще — и железная дверь, странная полукруглая дверь, в которую взрослые проходят, согнувшись вдвое, и которую сейчас надо сильно-сильно (и тихо-тихо!) толкнуть, чтобы оказаться на крыше. Агата сильно толкает дверь — и та поддается медленно-медленно, словно не хочет пускать Агату на крышу. «Я только на минутку», — говорит себе Агата, — «Меня все похвалят, я же для всех, а не для себя!» — и делает шаг вперед. Почему-то ей вдруг становится страшно отпускать дверь: ей кажется, что дверь может захлопнуться и Агата уже не попадет домой — но это же глупости, — сердито говорит Агата самой себе, у двери даже замка нет, да и какое «домой» — она и так дома, это же их собственная крыша, вот стоит мангал, на котором папа жарит мясо и сыр, когда приходят гости, а вот — Агатин телескоп, а вот — крошечная пластмассовая горка, которая Агате мала, зато Андрюша с удовольствием скатывается с нее на спинке. «Всего до ограждения и обратно», — говорит себе Агата, — но почему-то ей очень страшно, а земля кажется далеко-далеко. «Ну же, трусиха!» — шепчет Агата сердито, подбегает к ограждению и вцепляется в него ладошкам. На секунду ей кажется, что все пропало — Фенрир успел убежать! — но через мгновение она видит черно-белую тень на полянке, и тень эта как раз несется к калитке — План удался! В зубах у Фенрира плюшевая свинья, Фенрир мчится по улице, Агата бежит вдоль ограждения чтобы не выпустить воришку из виду: еще шаг, еще шаг, если сейчас Фенрир свернет в переулок к Мелиссе, Агата его упустит, — нет, не уйдешь! — Агата встает на маленькую подножку, вытягивается изо всех сил, наваливается на ограждение животом, вот сейчас дурацкий пес остановится, вот сейчас — и вдруг Агата чувствует, что происходит ужасное — ее руки, только что крепко державшиеся за ограждение, болтаются в воздухе, а голова и плечи становятся ужасно тяжелыми. Что-то случилось с ограждением — оно уходит вниз, вниз, Агата понимает, что железная перегородка оторвалась от каменной стены дома и больше не держит Агату, что она, Агата, висит на этой качающейся перегородке животом, как Шалтай-Болтай, и машет ногами в воздухе, пытается удержаться, но голова и руки перевешивают, и вот-вот Агата полетит головой вниз, от ужаса у нее немеет лицо, она хочет позвать на помощь, но только хрипит и качается, и ей мерещится, что какой-то неприятный тонкий голосок с удовольствием говорит ей в спину: «Ах, какая беда! Какая беда!» Внизу, под Агатой, качается поляна, вверху качаются звезды, в ужасе Агата думает о том, что будет с папой и мамой, если она упадет, — она, их умная ответственная девочка, которая ни за что не полезла бы ночью на крышу! — и изо всех сил напрягает живот, а одной ногой каким-то невероятным способом умудряется зацепиться за решетку, и дергается назад — и валится спиной на крышу, задыхаясь, не веря своему счастью, мокрая, как мышь.

— Ах, какая беда! Какая беда! — произносит ломкий неприятный голос где-то над Агатой. Все еще пытаясь отдышаться, Агата поднимает голову и взвизгивает от ужаса: кто-то колченогий и коренастый стоит перед ней, кто-то, кажущийся черным, почти квадратным на фоне звездного неба. Агата ползет назад, а жуткая фигура вдруг делает совершенно разительный трюк: прыжком переворачивается с головы на ноги, а потом обратно, и еще раз, и еще раз (и каждый раз Агата слышит противный клейкий звук — флип-флоп, флип-флоп! — когда голые руки и босые ноги этого существа касаются крыши) — и оказывается прямо над Агатой. Что-то не так с этой фигурой, что-то, что не укладывается у Агаты в сознании: она готова поклясться, что каждый раз, когда этот человек или кто там прыжком встает с ног на голову, сверху опять оказывается... голова. Агата отползает еще немножко и вжимается спиной в стену, отступать больше некуда, флип-флоп! — и над Агатой склоняется огромная голова, странные глаза, которые Агата уже точно где-то видела, всматриваются в нее, — вот где: у ворон, это какие-то вороньи глаза на человеческом лице — совершенно круглые, ярко-желтые, с крошечным черным зрачком посередине. На секунду Агате кажется, что на черной, прилизанной голове этого колченогого человека растут короткие острые рога — но нет, это корона, уродливая черная корона смотрит короткими кривыми зубьями в черное небо. Внезапно Агата с ужасом понимает, что этот человек с вороньими глазами вообще не колченогий: у него просто нет ног, а вместо ног... Нет, не так, вот как: он просто сделан из двух верхних половинок, этот человек. На нем что-то вроде неопрятного растянутого свитера с длинными рукавами, а снизу у этого свитера точно такой же ворот, как и сверху, и из него торчит точно такая же голова, только перевернутая, и черная корона на ней щетинится не вверх, а вниз, и пока этот человек разглядывает Агату своими жуткими глазами, он стоит на второй паре рук, торчащих точно из таких же длинных рукавов и когтистых, как птичьи лапы. Флип-флоп! — на секунду человек с вороньими глазами отскакивает назад, смотрит на Агату второй парой желтых кругов с черным значком, флип-флоп! — и вот он опять рядом, совсем рядом, тонкие длинные пальцы зябко прячутся в растянутые рукава, кажется, что вот-вот он потрогает Агату, и от ужаса она втягивает голову в плечи.

— Ах, какая беда! — повторяет человек с вороньими глазами, по-птичьи склонив голову, — Какая беда!
— Что — беда? — хрипло спрашивает Агата.
— Ах, — говорит человек с вороньими глазами, — могла получиться такая беда — и не получилась! Какая беда! Впрочем, не беда, не беда... — начинает бормотать он и вдруг отпрыгивает подальше от Агаты, слов желает рассмотреть ее со стороны — флип-флоп!
От этого липкого звука Агату передергивает. Кроме того, слова человека с вороньими глазами вдруг начинают доходить до нее.
— Вы что, хотели, чтобы я упала?! — хрипло спрашивает Агата.
— Вот бы была беда, а? — восхищенно говорит человек с вороньии глазам. — А впрочем, не беда, не беда, поглядим, поглядим...
От возмущения Агата перестает бояться этого чудовищного человека и возмущенно говорит:
— Вы что — псих?
Человек с вороньими глазами почему-то заходится каркающим смехом, — вернее, смеяться начинает та голова, которая внизу, а верхняя вдруг озирается, словно хочет убедиться, что их никто не слышит. Флип-флоп! — смеющаяся голова оказывается перед Агатой.
— Прекратите это делать! — говорит Агата сердито. — Что смешного?
— Ах, да всегда смешно, когда король — псих, — говорит человек с вороньими глазами.
— Чего это вы король? — интересуется Агата недоверчиво и поднимается на ноги. — У нас нет короля.
Человек с вороньими глазами снова начинает смеяться; Агата замечает, что одна его голова смотрит немножко влево, а вторая — немножко вправо, и движется он все время бочком, как птица. Флип-флоп — и вдруг глядящее на Агату лицо становится очень серьезным.
— Я есть, Агата, — говорит человек с вороньими глазами. — Я — Король Беды. Иди сюда.

Осторожно-осторожно Агата следует за человеком с вороньими глазами к самому краю крыши.

— Смотри, Агата! — говорит Король Беды. — Всё моё.

Агата смотрит перед собой — и внезапно ей кажется, что никогда еще она не смотрела с этой крыши, родной и знакомой крыши ее собственного дома, по-настоящему. Агата вдруг чувствует себя очень маленькой и глупой: как она могла говорить себе, что с крыши виден весь их район (и даже школа!), когда на самом деле с крыши виден весь город? И как она, Агата, могла раньше не замечать, какой это большой и чужой город, и как ей могло казаться, что она любит этот город, когда он такой страшный и странный, ледяной и огромный? Вся дневная радость словно куда-то уходит из Агаты, ей начинает казаться, что приближается беда, беда, что каждого человека в этом городе ждет беда, — и ее, Агату, тоже!

Агата понимает, что все дело в этом ужасном коренастом человечке с вороньими глазами, — теперь становится ясно, что он не выше ее, Агаты, но вокруг него словно висит черный туман, и Агата отступает подальше, стараясь выбраться из этого тумана, и зажмуривается, и говорит:
— Вы не имеете права!
— Я король, Агата, — голос человека с вороньими глазами вдруг звучит сухо и жестко, Агате он больше совсем не кажется писклявым. — Я от рождения в своем праве, а родился я раньше, чем ты можешь вообразить. Где человек — там беда.
— Вы злодей? — спрашивает Агата тихо.
— Я король, — отвечает человек с вороньими глазами медленно, совсем как папа, когда объясняет Агата что-нибудь очень важное. — Горести и милости, туда и сюда, Агата. Беда — это туда и сюда: туда посмотришь — беда, а сюда — совсем не беда. Флип-флоп! Ах, Агата, люди забывают, сколько пользы им приносит беда!
— Бред какой-то, — шепчет Агата.
— Подожди, — отвечает человек с вороньими глазами, — ты поймешь.

Внезапно до Агаты доходит смысл его слов — и Агата чувствует себя так, как будто снова висит животом на железном заграждении, и бьет по воздуху руками и ногами, а небо раскачивается над ней, а дышать нечем, и вот-вот, вот-вот...
— Что вы здесь делаете? — кричит Агата. — Уходите отсюда! — и отбегает подальше.

Флип-флоп, флип-флоп! — человек с вороньими глазами снова стоит совсем-совсем рядом с Агатой, в ней растет и растет чувство приближающейся беды, и вдруг она видит, что зубцы его короны вовсе не кривые — просто один из них отломан, и человек вертит этот зубец в руках.

— Никак не могу, — говорит он, — Никак не могу, Агата. Видишь? — и показывает Агате черный матовый зубец. — Уже отломал. Ты впустила меня в свою жизнь, Агата, — теперь за тобою должок, Агата, — ты задолжала мне беду, Агата, — а без беды, видишь ли, старый зуб ломается, а новый не растет. Ну, не беда, не беда...

Флип-флоп, флип-флоп! — черный зубец от короны ловко крутится в белых длинных пальцах маленького человека с вороньими глазами, желтый круглый глаз косо смотрит на Агату, и вдруг она видит все, все, что она оставила там, внизу, под крышей: и свою комнату с огромными кораблями, которые папа нарисовал для Агаты на обоях, и гостиную, где у Агаты под диваном есть тайник со взрослыми книжками, которые ей пока что не положено читать, и родительская спальня, где на мамином туалетном столике живут удивительные вещи, и комната Андрюши, откуда второй день доносится кашель, крошечный-крошечный, как сам Андрюша... Всегда-всегда, даже в ужасные дни диктантов и ангин, Агата знала, что дом, их дом — самое безопасное место на свете, но теперь черный туман, клубящийся вокруг человека с вороньими глазами, окутывает ее, и все в доме кажется ей предвестниками какой-то ужасной беды: Агата вдруг видит, как от мигающей лампочки в ванной отлетает искра — и зажимает себе рот от ужаса, и смотрит, как квартиру, их квартиру, охватывает пожар; она видит, как маленький болтик, удерживающий ступеньку винтовой лестницы, выскакивает ровно в тот момент, когда на нее становится нога папы, который несет на крышу огромный мешок с углями для мангала; и она слышит — нет, правда, Агате кажется, что вот сейчас, сквозь крышу, она слышит собственными ушами крошечный Андрюшин кашель...

— Кыш! Кыш! — кричит Агата человеку с вороньими глазами и машет на него, как если бы он и в самом деле был просто огромной птицей, огромной уродливой птицей, которая случайно села к ним на крышу и которую можно прогнать руками. — Кыш! Кыш!..
— Не могу, Агата, — сочувственно говорит человек с вороньими глазами и сочувственно показывает ей на ладони черный матовый обломок. — Старый зуб ломается, новый не растет. Должок есть должок.

Агата чувствует, что сейчас зарыдает, «думай, думай, думай!», говорит она себе, Агата умная девочка, «думай, думай, думай!» — но сквозь смешанный со страхом черный туман думать очень тяжело, и внезапно Агата чувствует, как легко было бы покончить с этим всем — просто открыть железную дверь, просто впустить в дом этого страшного человека, которому не придется даже нагибаться, чтобы пройти внутрь. «Я впущу его только на минуточку», — говорит внутри у Агаты какой-то слабый, писклявый голос, — «Только на одну минуточку, и сразу вытолкаю его через входную дверь, — только на минуточку, он ничего не успеет сделать — а я сразу лягу спать, спать, спать». Агате ужасно хочется спать, спать, спать, спать и не думать ни про какую беду, это же так просто — вдруг понимает Агата, — когда беда, нужно просто спать... «Думай!» — кричит себе Агата из последних сил — и вдруг все придумывает, и все оказывается так просто, и Агата даже не понимает, что слышит собственный смех — так он похож на смех человека с вороньими глазами.

— Пусть это будет беда не со мной! — говорит Агата. — Это же не обязана быть беда со мной?

Флип-флоп, флип-флоп, флип-флоп — в несколько прыжков человек с вороньими глазами оказывается далеко от Агаты, дальше, чем за все это время. Он смотрит на Агату внимательно, очень внимательно, и умная Агата в любой другой момент кое-что поняла бы благодаря этому взгляду, — но сейчас ей не до взглядов, ей нужен ответ, и человек с вороньими глазами медленно отвечает:

— Совершенно не обязательно, Агата. Горести и милости, туда и сюда, можно — сюда беда, а можно — и туда беда. Я король, Агата, могу сюда, а могу и туда. Флип-флоп.

От облегчения Агата чуть не садится на крышу снова. Вот какая она умная, Агата, вот какая она умная и ответственная, — кыш с нашей крыши, черный туман, кыш из нашего дома, кыш, кыш... Но человек с вороньими глазами не исчезает.

— Ну же! — нетерпеливо говорит Агата.

Флип-флоп: человек с вороньими глазами потирает длиннопалые когтистые руки, Агате кажется, что он чем-то обрадован, и она совершенно не понимает, что происходит.

— Ну же! — повторяет она.
— Я-то король, Агата, но должок-то твой, Агата, — медленно говорит человек с вороньими глазами, и опять Агате кажется, что он пытается объяснить ей что-то очень важное. — Ты впустила меня сюда — теперь впусти-ка меня туда.
— Куда? — не понимает Агата.
— В их жизнь, девочка, в их жизнь, дорогая. Горести туда — милости сюда, — говорит человек с вороньими глазами и посмеивается, и его мелкий смех похож на Андрюшин маленький кашель.

Агата в замешательстве: на секунду она представляет себе, что ей надо позвонить в чужую дверь и убежать, как делают некоторые дураки из ее класса, вроде Адама и Лоренса, которых Агата презирает.

— Ах, нет, Агата, глупенькая Агата, — говорит человек с вороньими глазами, — Нужно просто захотеть, указать, показать, прямо скажем — приказать. Указать туда, указать сюда, — мне, дорогая, все равно куда. Только прикажи, только укажи.

Вот как все просто — Агате надо назвать кого-то вместо себя, кого-то другого, и этот омерзительный человек исчезнет — флип-флоп! Что-то во всем этом не так, что-то тут не так, Агата очень хорошо это понимает — «но ведь мама и папа — они бы защищали нас, верно?» — думает она. И вообще, — вспоминает Агата, — этот человек, этот мерзкий Король Беды сам говорил ей: «Туда посмотришь — беда, а сюда — совсем не беда», — может быть, все вообще не так страшно, как Агате показалось? Ну да, конечно, — просто Агата была очень напугана, она же только что чуть не сверзилась с крыши, да и человек этот не такой уж отвратительный, просто очень странный, — откуда Агате знать, что для него «беда»? Может, Фенрир утащит у них трансформера или какой-нибудь выпендрежный золотой шарф — вот и все! Шарф! Ну конечно, шарф!..

— Джорджина! — выпаливает Агата.

Флип-флоп вперед, флип-флоп назад, — кажется, человек с вороньими глазами скачет от радости, хотя кто знает, что у него на уме. Агата уже совсем без сил, ей все равно — лишь бы он убрался. Флип-флоп — и странный человек вскакивает на ограждение, как птица на жёрдочку, и вдруг смотрит на Агату всеми четырьмя круглыми, желтыми, жуткими глазами, а черный зрачок в них кажется не больше игольного ушка.

-Увидимся, моя королева, — говорит он и вдруг опрокидывается с бортика назад. В ужасе Агата подбегает к бортику — и видит, как огромная тень скачет по лужайке ее дома: флип-флоп, флип-флоп, прочь-прочь.

Агате кажется, что тяжеленная железная дверь не откроется никогда, но дверь, конечно, открывается.

Во вторник утром Агата забывает взять с собой маску барашка для школьного спектакля, и ее ставят в хор, на самое незаметное место — прямо у Джорджины за спиной. Агата смотрит на квадратную заколку в темных волосах Джорджины и думает: «Глупости, глупости, всего этого не может быть, ничего не будет, вчера был понедельник и ничего не было — вот и сегодня ничего не будет, глупости, глупости». Агата старается петь громче всех, так, что учитель музыки мистер Солано даже делает ей из первого ряда страшные глаза, — но Агате почему-то очень надо петь громче всех, скакать выше всех, хохотать заливистее всех, ни секундочки ни о чем не думать. Кто-то тихо заходит в дальнюю дверь школьного зала, прямо посреди спектакля, несколько человек, топчутся там, смотрят, как барашки танцуют на лугу, а хитрые лисицы перебегают от куста к кусту, строят коварные планы. Агата стоит в хоре, Агата старается петь еще громче, прямо из всех сил, на нее уже начали оборачиваться другие дети, Джорджина прыскает, Агате надо петь изо всех сил, чтобы не думать о людях, которые вошли в зал, идут по проходу, тихо-тихо, шепотом, говорят что-то мистеру Солано, который внезапно становится ужасно серьезным. Агата вся в поту, лисы утаскивают барашка, занавес падает, первая половина спектакля позади, мистер Солано бежит за кулисы, расталкивает барашков и лис, оттесняет в сторону Пастуха и Принцессу, берет Джорджину за руку, тихо-тихо, шепотом, что-то говорит ей, все как будто назло говорят очень тихо, чтобы Агата не могла ничего разобрать. Занавес поднимается, лисы тащат барашка по темному лесу, Агата стоит в хоре на самом видном месте, потому что в первом ряду образовалась дыра: Джорджины нет. Папа Джорджины попал в аварию, он в больнице, Джорджину увезли к нему. «Бедная Джорджина!» — говорит кто-то расстроенно за спиной у Агаты. За Агатой после спектакля приходит ужасно уставшая мама: сегодня первый день, когда Андрюша перестал кашлять, мама, наконец, сможет нормально выспаться.

Агата не может ужинать, она еле дожидается вечера, ей кажется, что родители никогда не заснут, а потом — что ее шаги в носках грохотом отдаются во всем доме, а потом — что железная полукруглая дверь стала в два раза тяжелее, чем была, и не откроется вообще, а потом — что на крыше ее дома в два раза холоднее, чем во всем городе. Он там, человек с вороньими глазами, человек-перевертыш в черной щербатой короне на каждой остроносой голове; он совсем не смотрит на Агату, он стоит на ограждении, на сломанном ограждении, покачивается вместе с шатающимся железным прутом и гладит на город внизу. Агате кажется, что дом стал выше — нет, не так: что земля теперь гораздо дальше от нее, чем была в прошлый раз.

— Это все ты! — выпаливает Агата в спину Королю Беды. — Это все ты, ты!

— Это все я? — медленно говорит человек с вороньими глазами, словно бы сомневаясь, и поворачивается к Агате на одной руке. — Хм. Это все я?

Флип-флоп — и вот он стоит перед Агатой, смотрит на нее, склонив голову, и Агата почти уверена, что все его четыре руки с худыми птичьими пальцами стали длиннее, чем прежде — то-то он теперь поглядывает на Агату сверху вниз.

— Ты! — говорит Агата, — ты, ты!

Ей кажется, что она вот-вот заплачет, но плакать перед этим отвратительным человеком так стыдно, что Агата запрокидывает голову и сглатывает слезы. Теперь ей видно, что сломанный зуб его черной короны немножко отрос — Агата хорошо помнит, как у нее выпадали молочные зубы и точно так же, медленно-медленно, прорастали настоящие, взрослые.

— Все ли у тебя хорошо, Агата? — вдруг с интересом спрашивает человек-перевертыш. — Все ли так, все ли сяк? Все ли плавно, все ли славно? Как, короче говоря, поживает моя королева?

— Почему ты говоришь «моя королева»? — спрашивает Агата, но человек с вороньими глазами не отвечает, только смотрит на Агату внимательно-внимательно. Больше всего на свете Агате сейчас хочется разбежаться и боднуть этого человека головой в живот, чтобы он свалился с крыши, — да только толку бы от этого никакого не было, и Агата отлично это понимает, — флип-флоп!

— Что ты пристал ко мне? — говорит Агата в нос, чтобы не заплакать. — Почему ты ко мне пристал?

— Вот так беда, Агата! Разве я пристал, Агата? — человек-перевертыш разводит руками, как будто ужасно удивлен. — В дверь не стучал, на пороге не торчал, — ты впустила меня в свою жизнь, Агата, за тобою должок, Агата. Старый зуб ломается, а новый не растет. Ну, не беда, не беда...

Флип-флоп — вторая голова косо человека смотрит на Агату жутким, желтым вороньим глазом, птичьи пальцы крутят туда-сюда острый, матовый черный зубчик, во второй короне зияет дыра, и через нее Агата видит черное, матовое кружево растущей у дома старой кривой осины.

— Опять? — говорит Агата севшим голосом. — Но почему?! Я же не лазила... Не каталась...

— Не волен знать, моя королева, — человек-перевертыш опять разводит тоненькими когтистыми руками, как в театре, но Агата чувствует, что что-то не так, что ее обманывают, что этот ужасный человек что-то знает, что у него есть право тут быть. — Не волен знать, не дано понимать. Может быть, ты знаешь, Агата? Может, тебе лучше видать, Агата? Ну, не беда, не беда. Да и велика ли беда? Может быть, ты зря боишься, Агата. Может быть, эта беда — совсем небольшая беда: там поскользнулся, тут обманулся, здесь не с тем заговорил, там не то наговорил... Подумай хорошо, Агата: совсем маленькая беда — и я поскакал-поскакал и навсегда ускакал.

Агата очень умная, она старается думать, думать изо всех сил, но от этого все становится только хуже: раньше Агате и в голову не приходило, что с человеком может приключиться столько плохого. Вся ее жизнь, прекрасная жизнь, — с тайником в стене, полным сокровищ (там есть даже настоящее серебряное кольцо!), с объеданием мороженым в маленьком саду у Мелиссы, с мамиными старинными куклами, которым Агата делает рыцарские доспехи из фольги и картона, с папиным телескопом и с загадочным пустым домом на окраине, в который Агата когда-нибудь осмелится зайти, чтобы обнаружить там такое!.. — так вот, вся эта прекрасная, удивительная жизнь вдруг становится страшной и ломкой, превращается в теневое королевство за черным зубчатым забором: все, все может обернуться бедой, маленькой или большой — какая разница, беда есть беда, Агата отлично это понимает: Мелисса уедет, кукла разобьется, телескоп упадет папе на ногу, а при мысли о том, что может случиться с маленькой девочкой, даже очень умной и сильной, в пустом доме на окраине, Агата зажмуривает глаза и перестает дышать.

— Мистер Марсон, — выдыхает Агата едва слышно и зажмуривается еще сильнее.

— Так-так, — с интересом говорит человек-перевертыш. — Громче, громче, моя королева, не надо стесняться, моя королева.

— Мистер Марсон! — выпаливает Агата и быстро поворачивается к человеку с вороньими глазами спиной, но он — флип-флоп! — немедленно оказывается перед ней, с интересом смотрит на Агату, склонив голову, и от этого взгляда у Агаты начинает гореть лицо.

Мистер Марсон живет в самом конце Агатиной улицы, Агата каждый день проходит мимо него по дороге в школу. Мистер Марсон очень-очень старый и у него никого нет, он почти ничего не видит и не слышит, а только сидит целыми днями на веранде в своем кресле на колесиках, подняв лицо к небу, пока не придет его помощница Нелли и не увезет его в дом обедать. Потом Нелли выкатывает мистера Марсона обратно на веранду и уходит — вот и вся жизнь мистера Марсона, вот и все дела. Агата очень умная, она назвала мистера Марсона не случайно, — нет, совсем не случайно, — она уговаривает себя, она уже почти уговорила себя, что в такой крошечной, такой тихой жизни не может случиться никакая беда, нет, нет, в ней просто неоткуда взяться беде, тем более, что мистер Марсон совсем один...

— ... и совсем старый, верно, Агата? — вдруг говорит человек с вороньими глазами, будто читает Агатины мысли, и Агата быстро зажимает себе рот рукой.

— Как прикажешь, моя королева, на кого укажешь, моя королева, — говорит Король Беды с крошечным смешком, цепляется нижними руками за край крыши, переворачивается и легко спрыгивает в сад.

— Не смей называть меня «королева»! — кричит Агата, но слышит только, как неподалеку испуганно заливается лаем глупая собака Фенрир.

Утром у Агаты болит голова, ей кажется, что она вообще не ложилась спать, и когда ей под ногу подворачивается маленький резиновый жираф, об которого Андрюша чешет режущиеся зубки, она злобно запускает жирафом в Андрюшину кроватку, и брат начинает испуганно плакать. Прежде, чем прибежит папа, Агата хватает рюкзак и выскакивает из дома. Она хочет пойти в школу длинным путем, у нее есть на то свои причины, но трусишка Мелисса начинает ныть, что они опоздают, и Агата сдается. Ноги у нее тяжелые, как две колонны, а в животе пусто и холодно. Мистера Марсона нет на крыльце, Агата не слышит, что Мелисса говорит ей про Натана, про своего бесценного обожаемого Натана, все Агатины силы уходят на то, чтобы переставлять ноги, и когда Мелисса дергает Агату за рукав, Агата так гавкает на нее, что у Мелиссы начинают дрожать губы и она убегает вперед. Агате нет до этого дела, ей надо думать, думать очень быстро, ей надо как можно быстрее уговорить себя, что мистер Марсон просто проспал, что тут такого — старый человек решил поспать подольше? Или не так: Нелли пришла совсем рана, принесла к чаю прекрасные маленькие шоколадные ушки из маминой любимой кондитерской и увезла мистера Марсона в дом, пить чай — что тут такого? Сейчас они допьют чай и Нелли вывезет его обратно — «туда и сюда, Агата, туда и сюда», — вдруг говорит птичий голос у Агаты в голове, и Агата изо всех сил трясет головой, хлопает себя ладонью сначала по одному уху, а потом по другому, чтобы ненавистный голос замолчал, — «туда и сюда, Агата, туда и сюда, Агата, туда и сюда...» Первый урок тянется бесконечно, второй еще хуже, Агата два раза выходит в туалет и там стоит, прислонившись раскаленным лбом к холодному окну, а когда начинается третий урок, Агата понимает, что больше не может, и врет, что у нее болит живот, и лицо у нее при этом такое, что мисс Баум говорит ей скорее идти к медсестре. Агата не идет к медсестре, Агата бежит, очертя голову, к старому дому с рассохшейся верандой, обнесенной маленьким заборчиком с белыми зубцами, ранец бьет ее по спине, но ей не до ранца. Мистера Марсона нет на веранде. Агате плохо, очень плохо, она старается тихо-тихо, чтобы не скрипели щелястые доски, подобраться к окну, сердце у нее колотится, — нет, в темном окне ничего не видно, непонятно, есть ли кто-нибудь внутри, непонятно, что произошло.

Медленно, медленно Агата сходит с веранды и садится под коряжистое дерево среди сорняков и высокой травы в запущенном палисаднике мистера Марсона. Здесь ее никто не видит, здесь можно сидеть весь день. Агате надо подумать, Агата твердо уверена, что если хорошенько про все подумать, то у нее перестанет так ужасно ныть в груди. «Он просто спит, — говорит Агата, — или не так: рано-рано утром за ним приехал кто-то, — должен же у него быть хоть кто-то? — и увез его отдыхать. Или вот: Нелли повезла его к морю, да-до, полезно же старым людям ездить к морю, папа всегда говорит, что рядом с морем такой воздух, от которого решаются все проблемы». Агата очень умная, очень взрослая девочка, она много знает о жизни, она знает, сколько хорошего может случиться с человеком совершенно неожиданно, да, абсолютно неожиданно — почему это что-нибудь хорошее и даже очень хорошее не могло случиться с мистером Марсоном? Но страх и тоска не проходят, и тогда умная девочка Агата начинает говорить себе совсем другие вещи — в конце концов, она совершенно ни при чем, она ничего не сделала, она никого не трогала, она даже не видела мистера Марсона со вчерашнего дня, она ни в чем не виновата, это все он, он, мерзкий человек с круглыми вороньими глазами, с длинными противными пальцами, он заставил Агату сказать «мистер Марсон», запугал, вынудил, — но вдруг бы и без Агаты с мистером Марсоном случилось то, что случилось, — нет, нет, Агата совершенно ни при чем, ни при чем, ни при чем. Агата стонет, изо всех сил жмурит глаза и подставляет лицо солнцу: папа говорит, что от солнца все делается лучше. Но солнце не помогает, яркий день кажется Агате серым: ей нужна ночь, ночь.

Изо всех сил Агата наваливается плечом на полукруглую железную дверь, но дверь не поддается, она словно стала в десять раз тяжелее, чем прежде, и Агате приходится толкать изо всех сил, чтобы приоткрылась маленькая щель, в которую Агата протискивается, ободрав локоть. На темной и страшной крыше никого нет, сердце Агаты стучит тяжело и медленно, она говорит себе, что это же ее дом, она же дома, это та же крыша, на которой она играет с Андрюшей и помогает папе нарезать салат для гостей, — но нет, крыша кажется ей огромной и черной, мангал вдруг выглядит, как длиннолапое инопланетное чудовище, а телескоп как будто раскачивается на тонкой ноге, и Агате приходит в голову дикая мысль, что кто-то смотрит в него свысока, с обратной стороны, и вместо взрослой, умной, ответственной Агаты видит крошечную слабую Агату с тяжело и медленно бьющимся сердцем и тяжелыми, еле переступающими ногами. Агата пытается вспомнить, что еще недавно была такой взрослой, и умной, и ответственной, и сильной, но все это ей кажется так далеко. Еще немножко — и Агата никогда больше не сможет вернуться назад.

Нет, это не телескоп шатается — это длинная-длинная тень стоит в самом углу крыши, и вдруг — флип-флоп! — оказывается прямо рядом с Агатой. Руки у человека с вороньими глазами такие длинные, что он медленно дотягивается до осиновой кроны, срывает листок и начинает вертеть в когтистых пальцах, и Агата завороженно глядит на этот листок, а потом закрывает глаза.

— Вот так беда, вот так беда, моя бывшая королева, — говорит человек-перевертыш, внимательно разглядывая Агату. — Ах, вот так беда, вот так беда.

— Что теперь? — слабо спрашивает Агата. — Еще?..

Человек с вороньими глазами слабо смеется, — как будто каркает обеими головам: «Крррак! Крррак!» — и Агата видит, что в короне его больше нет прорех, черные матовые зубцы торчат в небо густым частоколом, их так много, что у Агаты рябит в глазах.

— Зачем же еще, моя бывшая королева, — говорит человек с вороньими глазами, — мы в расчете, моя бывшая королева, — ах, какая беда, какая беда, — и длинными когтистыми пальцами человек-перевертыш приподнимает Агатин подбородок, с удовольствием заглядывает ей в глаза, качает головой. — Горести и милости, туда и сюда, сегодня сюда беда, а завтра — туда беда. Я король, Агата, могу сюда, а могу и туда. Флип-флоп, моя бывшая королева.

Агата садится на крышу и чувствует, как медленно, медленно подступают к горлу слабые, вязкие слезы. Сейчас он уйдет, этот человек, сейчас он навсегда оставит ее в покое, но у нее нет сил обрадоваться, — она совсем маленькая, эта Агата, совсем маленькая и слабая, а человек с вороньими глазами все разглядывает и разглядывает ее, он выглядит так, как будто хорошо сделал важное дело, он очень доволен, этот человек.

— Все мое, Агата, — говорит Король Беды, — и все мои, Агата. Где человек — там беда, такая беда и сякая беда. О, у меня хватит работы, Агата, — и длинной-длинной рукой человек показывает туда, где крыши и улицы, где Мелисса и Джорджина, где пекарня мистера Солано и маленькие магнитные нарды миссис Робинсон, в последние пару дней начавшей прихрамывать на левую ногу. Неожиданно внутри Агаты поднимается злость — как когда Адам и Лоренс бегают по проходу и сбивают с парт чужие тетради, но только в сто раз сильнее. «Фиг тебе», — думает Агата и чувствует, что ноги у нее больше не ватные, — «Фиг тебе», — и сердце Агаты начинает стучать быстрее, — «Фиг тебе!» — и Агата вспоминает, что Андрюше нужна сильная, и умная, и хорошая старшая сестра, а у папы часто болит голова и ему нужна помощь, а мама постоянно теряет пульт от телевизора и только Агата умеет находить его, как настоящий сыщик. «Фиг тебе!» — думает Агата и уже понимает, что надо сделать — только действовать придется очень быстро, у нее есть всего одна секунда, Агата думает быстро-быстро, у Агаты есть План, вот сейчас, ну же!

Агата вскакивает на ноги и подпрыгивает высоко-высоко, и срывает черную матовую корону с узкой длинной головы человека с вороньими глазами, а в следующий миг делает бросок вперед — флип-флоп! — и вот перед ней уже вторая голова, и пока человек-перевертыш раскачивается на самом краешке пластмассовой горки, вторая корона тоже оказывается у Агаты в руках. Страшные когтистые руки пытаются схватить Агату, но у Агаты есть План, ей надо дойти, добраться до края крыши, туда, где проломлено ограждение, — птичьи когти вцепляются в ее курточку, царапают Агате спину, но Агата идет и идет, и вот уже край, самый край крыши, и изо всех сил Агата кричит:

— Фенрир!!! Фенрир!! Сюда, сюда, Фенрир!!

С улицы доносится заливистый лай, сейчас проснется весь район, проснется Андрюша, но Агате все равно, у Агаты есть План, вот они — черные, зубастые матовые короны, похожие на страшные раззявленные рты, вот они летят с крыши вниз, пока человек с вороньими глазами пытается перехватить Агатину руку, и Агата кричит:

— Хватай, Фенрир! Хватай!..

Белый пушистый хвост мелькает и пропадает из виду, глупый хаски Фенрир несется прочь, тащит страшные черные короны неведомо куда, узкая прилизанная голова Короля Беды висит над Агатой, он каркает и трясет Агату за плечи, от ужаса Агата зажмуривается и только повторяет про себя, быстро-быстро: «Фиг тебе! Фиг тебе! Фиг тебе!..»

— Глупая Агата, — каркает человек с вороньими глазами, — Ах, глупая Агата! Смотри, глупая Агата, нет, ты только посмотри, глупая Агата!

Длинным когтистым пальцем Король Беды тычет себя в лоб — и Агата видит ряд крошечных черных бусин, словно проступающих сквозь восковую кожу этого человека.

— Я — Король Беды, глупая Агата! — каркает человек, когда умная, сильная Агата вырывается у него из рук. — Не беда, не беда! Все заживет, все отрастет, — десять лет туда, десять лет сюда, для Короля десять лет не беда, позже беда, раньше беда — одна беда, глупая Агата, одна беда! Поговорим еще, глупая Агата, поговорим! — Поговорим, — говорит Агата, задыхаясь. — Поговорим.

Медленно, медленно Король Беды изгибается длинной черной дугой и опускается на лужайку перед домом. Гладкая голова с черными точками на лбу с ненавистью смотрит на Агату желтыми круглыми глазами, заслоняя луну. Флип-флоп — и Король Беды растворяется в осиновой черной тени.

Дрожащими от усталости руками Агата тянет на себя тонкую железную дверь, и дверь распахивается.

"Агата возвращается домой" (первая книга про девочку Агату)
Другое