Москва, Иерусалим, Лондон, Пермь, Гонг-Конг - Александр Гаврилов сообщил, что «урологическое отделение ОАО «Медицина» украшено каскадом писающих мальчиков».
- Уссаться, - восторженно сказала Агата.
- Пытались понять, какой бы такой придумать термин, чтобы пропала необходимость в занудно перечислять: «В блогах, социальных сетях и на персональных сайтах…»
- Словом, такой термин для ситуаций, когда граждане делают письменное высказывание в качестве частных лиц, - говорит Агата. – Такой род медиа. Ну какие это медиа? Или не медиа…
- Вы хотите, чтобы туда входило вообще всё? – спрашивает Злата.
- Да, - говорю я.
- Даже если граждане пишут на заборе «хуй»? – спрашивает Юра.
- Да, - говорю я.
- Любые граждане? - спрашивает Злата.
- Да, - говорю я.
- Даже если Путин пишет на заборе «хуй»? – уточняет Злата.
- Да, - говорю я.
- Знаете, друзья, - говорит Юра, - для этого у нас уже есть термин. Когда Путин пишет на заборе «хуй», это называется «ВГТРК».
- Нет никакого кризиса среднего возраста. Есть МДП c тридцатипятилетним циклом.
- Подняв в компании близких друзей любимую тему о том, кто трогал каких животных, я внезапно поняла, что никогда не трогала свинью.
- Она грязная и неприятная, - сказал Юра.
- Ну ладно, - сказала я, - ее же наверняка в любом зоопарке согласятся за пятьсот рублей помыть.
- И еще за пятьсот зарезать, - хмуро сказала Злата.
- Об N. ходит оскорбительный слух, что он ни в чем таком не замечен.
- Агата и Юля Идлис беседовали с представителями принимающей стороны во время деловой поездки в регионы. Беседа шла в кафе, снаружи бушевала апрельская вьюга.
– Мы, местные, находим в здешнем климате определенную прелесть, - сказал представитель принимающей стороны. – Но многим москвичам, конечно, не нравится.
- Это всё столичный снобизм, - презрительно сказала Агата. – Отличный у вас климат, и уж явно лучше нашей слякоти.
- Мы и в простоте здешней жизни находим определенную прелесть, - сказал представитель принимающей стороны, обводя рукой скромное кафе. – Но многим москвичам, конечно, не нравится.
- Это тоже столичный снобизм, - хмыкнула Агата. – Я вот живу в Москве, но мне очень нравится эта ваша уютная простота.
- Мы и незатейливую нашу кухню любим, - сказал представитель принимающей стороны, воспрянув духом. – Вот этот борщ, например, - отличный, мне кажется, борщ. Почти домашний. Многим москвичам, конечно, такая простота может не нравиться, но, по-моему, готовят у нас в городе очень даже ничего.
- Столичный снобизм, опять же, - сказала Агата, опечаленно качая головой. – Я вот живу в Москве и при этом считаю, что в вашем городе просто прекрасно готовят. Я вообще заметила поразительную вещь, - кажется, буквально во всех российских городах на букву «К» прекрасно готовят!
- Милая, - нежно сказала Идлис, накрывая ладонь Агаты своей ладонью, - Мы в Новосибирске.
- Дима Беляков рассказывал, что заказчик некоего проекта не принял у копирайтера текст о компании из-за одного слова. Сказал, что «это слово его насторожило». Слово было – «оптимизм».
- Кризис, говорят, многих интеллигентов погнал на городские работы. Вот художник Понировская рассказывает, что видела, как люди в синих комбинезонах на рассвете стригут деревья. Все деревья как деревья, а одно коротенько так подстрижено. Ну, прямо, совсем коротенько. Примерно до состояния очень рослого пенька. И под этим деревом стоит человек в синем комбинезоне, держит ножницы в ослабшей руке и смотрит растерянно на прораба. А прораб: «Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Гав-гав-гав!» А человек в синем комбинезоне и говорит ему жалобно: «Ну ладно, Сергей Васильевич… Ну, смотрите - это же, можно сказать, малая форма…»
Садик поэта.
Три малых формы -
Хокку.
- Я никогда не смеюсь. Это всё компрачикосы.
- Я рассказываю Володе Яковлеву, что мемуарный сборник «Чито-Грито» великого режиссера Данелии показался мне одной из самых прекрасных книг на земле, а сам Данелия видится мне в большой мере ангелом.
- Книга - это еще что, - сказал Володя. – Вот когда я был очень юным начинающим журналистом, я бурно отпраздновал свой день рождения, а наутро мне было нужно идти к Данелии брать интервью.
Данелия сам назначил Володе интервью на девять утра и попросил, чтобы тот приехал к нему домой. Утром Володя, чудовищно похмельный, вскакивает, смотрит на часы, - бля, без десяти девять. Еле живой, В. несется к Данелии, проклиная в душе всех, кто назначает встречи на такой ранний час. Приезжает, звонит в дверь, - долго не открывают, явно спят. Володя начинает звереть. Наконец, приоткрывается дверь, - стоит Данелия в халате. Звонок молодого журналиста определенно поднял режиссера с постели. Данелия смотрит на часы. Потом смотрит на журналиста. Потом опять на часы. Потом опять на журналиста.
- Здравствуйте, - говорит Володя. – Я пришел брать у Вас интервью, вы мне сами назначили на утро.
Данелия впускает гостя, поспешно ведет его в комнату с разобранной кроватью, начинает прибирать постель, потом бежит умываться. Володя сидит на стуле, голова раскалывается, зло берет. Наконец, приходит Данелия и начинает давать интервью. В течение часа они работают, затем Володя благодарит великого режиссера за оказанную честь, собирает бумажки, договаривается, что пришлет редактуру, и уходит.
На улице свежо, и похмельному Володе становится чуть полегче. Он снова смотрит на часы. Часы показывают без десяти девять.
- Только в этот момент я понял, что мои часы встали еще вечером, - говорит Яковлев. – Позже выяснилось, что я заявился к Данелии в шесть утра. И Георгий Николаевич ни словом, ни намеком…
- Володя же рассказывает о том, как сеть Ritz Carlton открывала отель на Бали. Обычно у компании уходило на постановку отеля два года. На Бали процесс подготовки занял целых четыре года, поскольку весь персонал было решено набирать из местных жителей, а местные жители были крайне далеки от европейской ментальности и европейского восприятия сервиса. В результате компания буквально с нуля обучала персонал языку, укладу, привычкам, мимике, логике и культурным кодам богатых европейцев, во всем мире составляющих клиентуру отелей Ritz Carlton. Наконец, день открытия настал. Вылизанный отель и вышколенный персонал были готовы принять придирчивых европейских аристократов и предоставить им континентальный сервис высшего уровня.
На следующее утро в отель въехала первая группа туристов: сто пятьдесят «новых русских» из Караганды.
- Обсуждали скандал с шоколадно-ванильным мороженым «Обама» от уральских производителей. Кто-то говорил – «расизм», кто-то – «не расизм».
- Какая разница - расизм или не расизм? – раздраженно сказала Агата. – Меня вот, например, возмущает, что имя реального человека, пусть даже и негра, используют в качестве бренда. Отвратительно!
- Лёв Семенович Рубинштейн рассказывает, что в некоторый момент Алексей Петрович Цветков решил завести в своей нью-йоркской квартире попугая и научить его говорить. К этому моменту в квартире Алексея Петровича уже жил ручной хорек, но Алексей Петрович сумел каким-то образом обезопасить попугая от маленького хищника. Отношения между представителями фауны, конечно, оставались натянутыми, - хорек приглядывался и принюхивался, попугай напряженно вздрагивал, - но Алексей Петрович принялся учить попугая говорить, и это несколько помогло птице отвлечься. А.П. время от времени извещал друзей, что в деле обучения достигнут значительный прогресс, но подробностей не раскрывал, обещая сюрприз. Наконец, настал день, когда друзья Алексея Петровича были приглашены на торжественное прослушивание. Клетка с птицей красовалась посреди комнаты, накрытая платком. Гости расселись. А.П. сдернул платок с клетки.
- Поздоровайся с гостями, дорогой, - ласково предложил попугаю Алексей Петрович.
Попугай хмуро оглядел присутствующих и чеканно произнёс:
- Хорёк – еврей.
Лёв Семенович утверждает, что после этого никто и никогда не слышал от попугая ни слова.
- Размышляя о том, какой бизнес мог бы оказаться непотопляемым в нынешних экономических условиях, Маша Хают придумала клинику для хомячков. Клиника должна называться «Новая жизнь». Функционирует она так:
1. Пациент приносит больного хомячка (хомячок А). Пациенту велят вернуться за хомячком через два дня.
2. В течение этих двух дней:
{Хомячок А выздоравливает;
Б принимает значение А};
либо
{Хомячок А не выздоравливает;
Сканируется Пул_здоровых_хомячков, постоянно содержащихся в клинике;
{Обнаруживается Хомячок Б, внешне идентичный Хомячку А;
либо
На птичьем рынке за $2 приобретается Хомячок Б, внешне идентичный хомячку А};
Хомячок А помещается в Пул_больных_хомячков, содержащихся в клинике};
3. Через два дня ничего не подозревающему посетителю возвращают Хомячка Б. Посетитель платит $10 за лечение (как он полагает) своего Хомячка А. Прибыль клиники составляет от 80 до 100%.
4. В дальнейший период:
{Хомячок А выздоравливает;
Хомячок А помещается в Пул_здоровых_хомячков, постоянно содержащихся в клинике};
либо
{Хомячок А не выздоравливает;
Аминь}.
Теоретически этот волшебный алгоритм должен работать и в человеческих клиниках. Мне, например, часто кажется, что слухи о нашей такой уж прямо исключительной уникальности сильно преувеличены.
- Критику N. сказали, что литератор М. жалуется, будто N. считает его ничтожеством. Критик N. ответил, что был бы очень рад разуверить литератора М., но, к сожалению, понятия не имеет, кто это такой.
- На дне рождения В.Я. в зале, полном журналистов, я поставила эксперимент: выпросила у одного из мимов маску и стала обходить знакомых, наклоняясь к каждому и тихо-тихо спрашивая: «Когда дедлайн?»
Результат - два предынфарктных состояния. И это на следующий день после сдачи номера.
- В пермской газете – статья на разворот с заголовком: «Зачем пермякам групповой секс»? И в самом деле, - теперь, когда там есть Музей современного искусства…
- Р. рассказывала, что ее приятельница, - ну, скажем, Д., - во время последней встречи жаловалась ей на свою врожденную бестактность.
- Ну всегда я скажу что-нибудь ужасное, - говорила Д. расстроено. – Я даже не знаю, почему оно так ужасно происходит, но вот обязательно что-нибудь как скажу - так все прямо падают. Вот я обязательно чего-то важного про всех не знаю или не понимаю, и прямо – бум! - на любимую мозоль всегда.
- Послушай, - говорила Р., - ты наверняка преувеличиваешь. Тебя же все любят, ты такая милая, хорошая, а если бы дела обстояли так, как ты говоришь, то тебя бы уже все ненавидели. Вот мы, например, сколько лет общаемся, - никогда ты мне ничего ужасного не сказала. Глупости это всё.
- Ой, ладно, - вздохнула Д. – Спасибо тебе, и давай, что ли, о других поговорим, - хватит уже обо мне. Представляешь, вчера я видела…(тут Д. назвала имя нынешнего любовника Р.) …и его жену. Знаешь, она такая приятная женщина, оказывается! Вот я на нее смотрела и думала: «Господи, ну почему вообще какой-то женщине может хотеться спать с этим ужасным мужиком?!»
Р. говорит, что в этот момент почувствовала, как беззащитное и хрупкое сердце Д. буквально бьется в ее руках. Ситуацию нужно было спасать. Набрав в легкие побольше воздуха, Р. мужественно сказала правду.
- Ты знаешь, милая, - сказала она, - я почему-то никогда об этом вопросе не задумывалась.
- Привезла Гаврилову из Таллинна поллитровую бутылочку со всякими сухими травками. Называлась она, что ли, «Дядюшка Юлиус» или вроде того. На бутылочке было написано: «Залить водкой, настоять два дня. Можно повторять неоднократно». У Гаврилова в это время был трудный жизненный период. Поэтому когда через два дня от него пришла смс-ка: «Залил дядюшку водкой всё выпил отлично» - я не удивилась. Через два часа от Гаврилова снова пришла смс-ка: «Залил дядюшку водкой всё выпил отлично».
«Очень рада», - написала я в ответ. Однако еще через час от Гаврилова снова пришла смс-ка: «Залил дядюшку водкой всё выпил отлично». Тогда я позвонила Гаврилову.
- Послушайте, - сказала я, - мне ваш телефон в третий раз посылает одну и ту же смс-ку.
- Ннннт ннн однутуже, - обиженно ответил телефон Гаврилова.
- В забавной книжке Elephants on Acid Алекс Боэс рассказывает о научных экспериментах, кажущихся ему (или могущих показаться читателю) «странными». Книжка субъективная и поверхностная, но милая. Среди прочего, в ней рассказывается о том, как «некоторый советский ученый» (имеется в виду Демихов) пришил на спину одной, большой собаке, голову и половину туловища другой, маленькой собаки, и как «этот ужасный гибрид» сумел прожить несколько дней, дыша и даже питаясь, как два отдельных существа. Так вот, мы, советские люди, в отличие от американского автора Алекса Боэса, знаем, что чучело «этого ужасного гибрида» гордо выставляется по сей день в Риге, в Музее медицины. И что вовсе оно не «ужасный гибрид», а Достижение Народного Хозяйства.
То же самое касается, естественно, одной известной нынешней политической ситуации. Достижение Народного Хозяйства, ясно? Достижение Народного Хозяйства.