Болеет

Несколько дней Суслище не ходило на работу – болело, а чем болело – непонятно. Все ему было противно, и вообще. Зима, темно, холодно. И есть хочется, а ходить за едой сил нет, - хорошо хоть, оставался с Нового года консервированный тунец, банок пять. Суслище ело тунца прямо из банки, а потом слонялось по норе, и все ему делалось еще противнее. Проснется Суслище утром, в темноте, выкусает из хвоста мелкий мусор, запихнет в себя кусок тунца и идет в гостиную – смотреть на часы. На часах шесть утра и сорок пять минут вечера. Тогда Суслище вернется в кухню, посмотрит на часы – шесть сорок семь. От этого Суслище зверело и начинало переводить часы – на кухне цепочку потянет, в гостиной колесико покрутит, - чтобы и там шесть сорок шесть, и там шесть сорок шесть. Пойдет и ляжет на пол, постонет-постонет, а потом возьмет и начнет говниться на морскую свинку Стефанию: почему она по клетке боком ходит и что душа-то у нее есть, но только малая и небессмертная. Стефании все равно, она себе бодро грызет семечки и повизгивает, а Суслище от этой бодрости звереет еще пуще. Приходит через пару часов на кухню – девять семнадцать, в гостиную – девять пятнадцать. Опять потянет-покрутит, а часы опять это самое. Суслище постонет-постонет, пойдет, рявкнет на Стефанию, а та, знай, жрет и улыбается. Рехнуться можно. Суслище и в самом деле чуть не рехнулось, а потом просыпается, – день на пятый или на шестой, - а Стефания злобная, как собака. Шерсть в колтунах, грызет какой-то завалявшийся с весны тухлый орех и все двигает по клетке две миски – одну с водой, другую с едой – чтобы они ровно стояли, а они все равно криво стоят, и Стефания от этого аж подвывает. И тут Суслищу тааак похорошело, что оно даже собралось и поехало электричкой на работу, в чертов банк, где его уже и не ждали. Но что-то у Суслища внутри все-таки скреблось и мешало, и в обеденный перерыв Суслище позвонило себе домой и долго не клало трубку, - чтобы телефон там тренькал и Стефания его слышала.

Кррровыщщща

Суслище жило в Красной Пахре, в норе под пустующей салтычихиной усадьбой. Суслище не само ее вырыло, а унаследовало от родителей, - светлая им память. Темноватая двушка, но зато электричество есть, телевиденье, и газ можно воровать. В салтычихину усадьбу Суслище обычно не ходило – когда там люди жили, они ему на нервы действовали, а когда не жили, то громадный пустой дом причинял Суслищу брррррр. Правда, иногда салтычихина усадьба сама приходила к Суслищу в нору, - по воскресеньям, с утречка, по стенам норы начинала сочиться кррровыщщща. От нее была сырость, и Суслищу это сильно действовало на нервы. Родители в свое время к кррровыще попривыкли и даже один раз приглашали из Москвы телевидение, но оно не приехало. А Суслище – нет, не смогло привыкнуть. Во всей этой ситуации оно видело только один плюс – можно было развлекаться, прокрадываясь поближе к соседским дачам и оставляя на крыльце кровавые следы. Суслище уже даже и ботинок человеческий себе завело, мужской, небольшой, и ходило по воскресеньям – то к одной даче, то к другой, иногда почти до Штольной Охоты доходило, чтобы сообщить процессу некоторую широту. Но одно дело – мелкие пакости, а другое – исторически подразумеваемый адский размах, и собственная мелкотравчатость иногда доводила Суслище до глубокой депрессии.

Продолжение следует.