Исход-22.
Часть 1: Тбилиси. Март 2022
=======================

В марте 2022 года я начала движение по маршруту Израиль-Тбилиси-Ереван-Стамбул-Израиль в надежде попробовать делать записки об Исходе-22. Я безмерно благодарна тем, кто встречается со мной, говорит со мной и помогает мне. Все Н. в этих записках – разные люди. Это – первая, тбилисская, часть записок. Вторая, ереванская, - тут. Третья, стамбульская, - тут.
* * *
За неделю до поездки в Тбилиси заказываю квартиру на AirBNB. Через два дня квартира отменяется, - приходит письмо от хозяйки с извинениями и объяснением, что она отдала квартиру украинским беженцам. Пишу ей «спасибо» за то, что она это делает, и заказываю другую. История повторяется. Снимаю гостиницу.
* * *
Отец Н. закончил в соответствующие годы Высшую военную академию в крупном русском городе. Сам Н. живет в Тбилиси уже шесть лет, и шесть лет отец в каждом телефонном разговоре спрашивал: «Не наигрался еще в свою Грузию? Скоро ты, наконец, приедешь Родине помогать?» 25 числа Н. позвонил домой. Отец помолчал и сказал: «Что ли, может, мы с мамой к тебе заглянем…»
* * *
Н. советует мне, на какие здешние телеграмные чаты и каналы подписаться. Подписываюсь на все. Первое, что вижу, - кто-то пытается в одном из чатов организовать cuddle party. Все очень за, но найти место пока не получается: никто из новоприехавших не знает город и его заведения достаточно хорошо, и непонятно, как и с кем договариваться.
* * *
Одна пара друзей ждет ребенка, у другой пары друзей ребенку год, и те, и те говорят, что теперь отказываются учить ребенка русскому языку и собираются говорить при ребенке только на английском. Н. очень расстроенно говорит, что это как поруганную женщину от крыльца гнать: порченная теперь, зачем ты нам нужна.
* * *
Страшно холодно и все время идет небывалый для Тбилиси мартовский снег. «Русские привезли снег; того и гляди, привезут войну».
* * *
Самый, наверное, страшный разговор в моей жизни: март, 18-е число, поздний вечер, мы с Н. у меня в квартире, Н. прилетел из Москвы, собравшись за три дня. У Н. брат под Киевом: отвез жену и детей к польской границе, сам вернулся ждать российскую армию. Н. созванивается с братом каждый день. Говорит мне вдруг: «Линор, поговорите с моим братом». Мы говорим. «У меня все хорошо, свет пока есть, еда есть, корм для собак есть. Мы все ждем, когда можно будет их убивать. Мужчины, женщины, все». Говорю: «Я буду за вас молиться». «Спасибо», - говорит. Прощаемся, отдаю телефон Н. и иду в ванную. Сижу там и думаю: 2022-й год. Казалось бы, мы знали, что делать, если человек скажет нам, что собирается кого-то убивать. Но не теперь.
* * *
На новый год пожелала Н., чтобы, условно говоря, ему стало как-то легче жить в этом мире, а именно, - чтобы мир и его представления о нем стали ближе друг к другу. «Твое пожелание исполнилось», - говорит Н. сейчас, когда мы оба оказываемся в Тбилиси. – «Мир стал гораздо ближе к моим представлениям о нем».
* * *
Н., который уже восемь лет в Тбилиси, говорит: «Приезжают такие потеряшки с неработающими картами Тинькофф… Мы над ними, конечно, ржем немножко. Но вообще жалко их очень.»
* * *
Н. ищет квартиру и ей отказывают три раза: не хотят сдавать русским (общая, тяжелая, очень больная тема). На четвертый раз хозяйка квартиры вглядывается в ее лицо: «Я вас откуда-то знаю. Вы не из телевизора?» - «Я работала на «Дожде». – «Пришлите ссылку на свой профиль в фейсбуке». Корчась от неловкости, Н. присылает ссылку. Хозяйка сравнивает фотографию с лицом самой Н. и остается довольной. Н. получает квартиру.
* * *
Пока Н. шла ко мне в гостиницу, видела наклейки «Граждане РФ, вам здесь не рады», - но почти все уже содраны, говорит.
* * *
Н. рассказывает, что русский язык комом стоит у нее в горле. «Почему я не могу перейти с торговкой на рынке на русский язык, - самый прекрасный, самый любимый?! Я всегда говорила в Тбилиси на русском со старшим поколением, - почему я сейчас не могу?!» «Мне кажется, - говорю осторожно, - что сейчас он может показаться в этот момент не языком, а нашивкой на рукаве». Н. закрывает лицо ладонью.
* * *
Подругу Н. бармен спросил, откуда она. Та сказала, что из России, и тут же почувствовала потребность объяснить, что она против Путина, что она уехала с одним чемоданом – и так далее. «Мы вам очень сочувствуем, - сказал бармен, - но вы тут лучше ничего такого не устраивайте. А то он покончит с Украиной и возьмется за нас».
* * *
«Большевики не продержатся до июля». Не встретила, кажется, никого, кто бы думал что-нибудь похожее.
* * *
С начала войны некоторые банки тут требовали при открытии счета подписать бумагу о признании войны в Украине войной, а России – оккупантом и агрессором. Сегодня в чатах появляется информация о том, что «бумагу о признании оккупации и войне практически перестали просить подписывать».
* * *
Брат Н. пошел на митинг против войны и пропал. Никто не спит, 5 утра – его нет, все сходят с ума. Оказалось, что он пошел с российским флагом, который должен был символизировать тот факт, что вот – он русский, но против войны в Украине. На митинге его немедленно окружили грузинские люди и стали неприветливо смотреть. Брат Н. разъяснил свою позицию, после чего грузины приняли его в свою компанию и после митинга угощали до утра.
* * *
«В перевернутом мире сумевших уехать от иранского режима называют беженцами и спасают», - говорит Н., - «сумевших уехать от корейского режима называют беженцами и спасают, а сумевших уехать от российского режима называют «оккупантами» и награждают плевком в спину и ценником в 600 долларов за неотапливаемую однушку».
* * *
«Почему мне должно быть стыдно за то, что я русский?» - говорит Н. раздраженно. – «Это как если бы мне было стыдно за то, что у меня рука или нога».
* * *
Дискурс: грузины боятся, что если здесь будет слишком много русских, Путин придет сюда устанавливать «русский мир». Именно поэтому не хотят открывать счета, делать ИП, сдавать квартиры, а все остальное вторично.
* * *
«Я бы хотела всем новоприехавшим помогать», - говорит Н. (9 лет в Тбилиси), - «потому что то, как они себя ведут и как их тут примут, на меня тоже повлияет, а еще есть люди, которых просто очень жалко, как собачек или раненых».
* * *
В чате пишут: «Я как щас модно говорить creative coder - разрабатываю всякие (около)творческие штуки, делаю генеративный арт (в том числе в нфт формате), работаю в music tech стартупе, угораю по модульным синтезаторам и пишу свои.» Человек ищет единомышленников и работу.
* * *
Н. общалась с только что переехавшими заметными людьми из российской киноиндустрии и удивленно рассказывает: «Они тааааак растеряны. Говорят: оказывается, мы были ширмой для говна, - и такого говна, и сякого говна. А мы думали, что мы часть того хорошего, что все-таки есть в России, и говорили себе: «Вот же, нас понемногу становится больше, - значит, мы победим?..»
* * *
Рассказываю Н., что знакомый не уезжает, потому что кладет в квартире паркет. Ну вот положит в квартире паркет и начнет собираться. «Это еще что», - говорит Н., - «тут один чувак две недели по всем чатам нам мозги выносил: где квартиру снимать, и как проездной завести, и в каком обменнике курс нормальный, и что говорить, когда счет открываешь… Мы, наконец, не выдержали, говорим: чувак, ну ты когда? А он: ну не знаю пока, у меня еще абонемент в бассейн не кончился».
* * *
Н. вывез 12 человек, - друзей, родственников, сотрудников. Снял большую квартиру, в ней живут сейчас ввосьмером – четверо взрослых и четверо детей. Сам Н. спит в детской кроватке, - или ноги подгибаются, или сворачивается шея. «Никто меня не слушается», - говорит раздраженно. – «Мы могли бы жить совершенно нормально, но никто меня не слушается».
* * *
Н., в Грузии 7 лет, ведет один из самых популярных русскоязычных грузинских каналов. «Нам надо показывать хорошие стороны тех, кто приехал давно, или знакомить Грузию с теми новоприбыхами, у которых есть хоть какая-то цель. Пока что мы успокаиваем грузин тем, что многие вернутся в Россию или поедут дальше».
* * *
«Мне кажется, грузины считают, что война в Украине - это «наша грузинская война», - говорит Н. – «Любая война с Путиным – это "наша грузинская война"».
* * *


Дискурс: русские виноваты в том, что грузины выселяют из съемных квартир давно живущих в них грузин, чтобы заселить туда русских, которые готовы платить в разы больше.
* * *
Читающий на грузинском Н. говорит, что публикаций о приезде русских так много, будто ни у грузинской власти, ни у грузинской оппозиции нет больше других проблем. В тот же день другой человек, тоже читающий на грузинском, жалуется мне: о приезде русских пишут так мало, словно ни грузинская власть, ни грузинская оппозиция не понимают, какое значение происходящее имеет для страны.
* * *
Н. хотел собрать отрывки из писем от сервисов, отказов, присылаемых конференциями, сообщения от аппликаций и так далее, - словом, тексты, в которых людям сообщается, что они не могут платить, пользоваться, участвовать, делать то-то и то-то потому, что они русские, и собрать из них ready-made text, заменив слово «русский» на слово «еврей». Результат должен был бы, бесспорно, быть страшным и показательным. Удержало Н. понимание, что этот текст немедленно использовали бы «патриотические» говны для доказательства мировой русофобии, а меньше всего на свете ему хотелось лить воду на мельницу врага.
* * *
Только что приехавший юный племянник Н. пришел в волонтерский центр и сказал, что хочет помогать Украине. Кто-то из уже работающих там грузин сказал ему: «Езжай домой и свергай режим». Начальник смены тут же дал грузину по ушам, извинился перед молодым человеком и наладил рабочий процесс, но Н. все равно рассказывает об этом с большой горечью.
* * *
Много людей с дорогими и сложными московскими и питерскими стрижками, окрашиваниями, андеркатами, hair tattoos. Н. говорит, что у него навязчивые мысли о том, что будет с этими стрижками через месяц и два: деньги, деньги, деньги.
* * *
Н., три года в Грузии, говорит раздраженно: «Пытаются привезти сюда свои Химки. "Где Озон? Где Авито? Где нормальный кофе take away?.." И начинают презирать великую страну, которая их приютила.»
* * *
Дискурс: хардкорных оппозиционеров не пускают на границе, а кого пускают – тем все равно не дадут здесь нормально работать, Грузия побоится портить отношения с Россией.
* * *
Появляются памятки для новоприехавших касательно правил хорошего тона и правильного поведения в грузинском обществе («Скажем, "Не просите грузин разуваться", - а то это дичь какая-то» - по моей просьбе приводит пример Н.) Ото всех слышу про эти памятки, все знают об их существовании, всех уговариваю прислать мне хоть одну и ни от кого не получаю пока.
* * *
К нескольким людям приходила грузинская служба госбезопасности. Разговаривают подолгу, сканируют паспорта. Причины объясняют тем, что хотят «лучше понимать новоприбывших». Два или три дня люди говорят об этом много, и все понятным образом обеспокоены: во-первых, боятся, что сама служба ГБ Грузии чем-то будет недовольна или за кем-то начнет присматривать, а во-вторых и более важных, боятся, что Грузия будет передавать какую-то информацию ФСБ. Через два дня эти разговоры вдруг прекращаются сами собой.
* * *
Н., четыре года в Тбилиси: «Я считаю, что бумагу о цельности границ Грузии надо заставлять прямо на въезде подписывать. Иначе человеку в этой стране делать нечего».
* * *
Дискурс: Старопереехавшие новопереехавших якобы не любят: боятся, что из-за новеньких их самих перестанут любить. «И еще, - говорит Н., которая здесь с Крымнаша. – Мы ехали – знали, почему, а они бегут, потому что жопу припекло». «Не слушайте ее», - говорит спутник Н., - «нам просто раньше жопу припекло».
* * *
«Сейчас кто-нибудь что-нибудь сделает», - уверенно говорит Н. – «Ну не может же, ну, не знаю, Синдеева сидеть и ничего не делать?..»
* * *
В какой-то момент в зоомагазинах Москвы закончились переноски для собак.
* * *
Папа Н. никакого особого интереса к политике никогда не проявлял, но с началом войны занял твердую позицию: когда страна воюет – надо во всем поддерживать не только страну, но и ее главнокомандующего. «Папа, - сказала Н., - для нас это немыслимо, мы уезжаем в Грузию». Папа сделал вид, что не услышал. Через пять дней у Н. с мужем на руках уже были билеты. Они позвонили прощаться. Папа напомнил им, что в субботу у племянницы Н. свадьба. «Папа, - сказала Н., - мы уже улетим». Папа заговорил о подарке. В субботу от папы пришла смска: «Вы прямо в ресторан или сначала к нам?» «Папа, - написала Н., - мы в Тбилиси!!!» Через пять минут Н. позвонила рыдающая тетя Соня: «Мы все равно тебя любим!..» Папа не позвонил.
* * *
Бывшая жена не дала Н. вывезти старшего сына. Н. очень за него боится, говорит: «Если в 18 лет он не будет бороться за справедливость, то что это за сын, а если будет, то что это за ужас…»
* * *
«Мы приехали прямо 25-го, - говорит Н., - а все, кто приехал, там, 7-го, 8-го, 12-го – это уже совсем другие люди.»
* * *
Рассказывают, что два главных техноклуба в городе пускают теперь только по паспорту – всех, кроме русских и белорусов.
* * *
В кафе, - таком, очень чистопрудном, про которое мне сразу сказали, что здесь часто сидят новоприехавшие, - девушки говорят: «Я так люблю украинский язык!» - «И я так люблю украинский язык!» Долго, со вкусом говорят об украинском языке. «А ты его знаешь?» - «Нет». – «И я нет.» - «Жалко как».
* * *
В Батуми готовится акция «Россияне – не Путин! Беларусы – не Лукашенко!»
* * *
Н. рассказывает, что не улетел два раза – не мог себя заставить. Просто не мог выйти из квартиры и поехать в аэропорт. Последний раз пытался не улететь в автобусе, едущем от здания аэропорта к трапу самолета: уговаривал его выпустить, пробовал открыть двери.
* * *
«Самый страшный выбор, - говорит Н., - был такой: никогда не выехать или никогда не въехать».
* * *
Папа говорил активистке Н.: «Сафронов сел за госизмену и ты сядешь за госизмену». «Я, - говорит Н., - не верила-не верила, а потом как поверила». Уехала.
* * *
Журналистка Н. в начале войны написала в Комитет солдатских матерей: «Я ищу тех, у кого там сыновья, я очень хочу поговорить». Никто не ответил первый раз, второй. На третий пришла записка: «Вы занимаетесь шпионажем и я сообщу о вас в ФСБ». И действительно, на следующий день Н. позвонил ФСБ-шник, но она уже сидела в самолете.
* * *
Снег идет четвертый день.
* * *
В чатах появляется сообщение о первом уроке грузинского языка для всех желающих. Стоимость – 20 лари, урок проводится в кафе. Я иду заниматься. Собирается человек десять. Оказывается, это устраивают жулики, - самые настоящие: две дамы, ни одна из них – не преподаватель, одна – «носительница языка, будет показывать вам произношение», вторая приносит распечатанные листочки А4 из какой-то рабочей тетради. «Мы решили, - говорит, - раз есть спрос, то мы попробуем». В кафе ничего не слышно. Преподавательский метод дам – «давайте представлять себе, на что грузинское слово похоже и это на листочке рисовать». Вспоминаю, что Михаил Павлович Нилин мне как-то сказал: «Если ты попал на ужасный фильм или в скучные гости, сиди – ты здесь ради чего-то». И действительно: нас решают научить задавать вопрос «Как дела?», и одна девочка, подняв руку, спрашивает: «Как ответить: «Тесно, холодно, очень страшно?..»
* * *
Н. говорит задумчиво: «Дойдет ли, интересно, cancelling русских в мире до того, что Google выгонит Брина?»
* * *
Н. и ее прекрасные коллеги организовали шелтер для новоприбывающих журналистов и активистов: чтобы человек мог прийти в себя, отдышаться и сориентироваться прежде, чем начать искать квартиру, то, се. Маленький домик возле кладбища. Мы идем к ним по снегу, они предупреждают, что во дворе гуляют два соседских мастифа: «Вы не бойтесь, собаки добрые, на людей не бросаются, просто могут укусить».
* * *
Дискурс: Страшно не то, что Путин придет сюда вслед за новоприехавшими освобождать их от засилья грузинской культуры и устанавливать «русский мир», а то, что у него в самой России 800,000 грузинских заложников, и все уже видели, к чему приводит легонькая такая команда «Фас!»
* * *
Мне говорят, что обязательно надо пойти в кафе «Н.», где собираются «новоприехи». Я иду и сразу понимаю, почему они тут собираются: это просто кафе с Патриков, - здесь раф, мерч и specialty coffee за несметные 14 лари. Все сидят за маленькими столиками с маленькими ноутбуками. Внезапно страшно хлопает тяжелая металлическая дверь, и девушка за соседним столиком резко подскакивает, дико озирается и разражается рыданиями.
* * *
Еще за одним столиком неспешный разговор на украинском о том, что «пришлось пособирать трупы, а то невозможно же, трупы лежат, никто не собирает».
* * *
Сон, где я захожу в какую-то московскую квартиру, которую ощущаю как «мою», а в ней выкручены все лампочки.
* * *
В чате спрашивают, кто тут умеет жонглировать и где купить жонглерские принадлежности.
* * *
В окне салона красоты все лаки выставлены от желтых к синим. Желто-синие флаги везде, у некоторых зданий желто-синяя подсветка, у обоих мужей Н. – бывшего и нынешнего - одинаковые желто-синие ленточки на лацканах.
* * *
«У меня есть одна памятка, - говорит Н., живущий в Грузии семь лет, отвечая на мою просьбу, - я бы ее вам послал, но мне она по тону не заходит». «Это ничего, - поспешно говорю я, - я не сахарная, не развалюсь». «Да нет, - говорит Н., - я имею в виду - надо бы еще жестче».
* * *
Н. говорит: «Папа считает, что во время катаклизмов уезжать нельзя, надо своей страны держаться, - а страны-то и нет. Всегда думал, что останешься на Родине, если Родине будет трудно, а потом понимаешь, что вся-то Родина – полевые цветы и твои друзья».
* * *
В день очередного митинга у здешнего посольства России (вернее, у посольства Швейцарии, в котором располагается Секция интересов Российской Федерации примерно) Н. безо всякого энтузиазма объясняет, что на митинг не пойдет и на предыдущие не ходила, и на следующие ходить не будет и вообще даже в Питере не имела привычки по митингам ходить. «Потому что никакого чувства, что ты сделал что-нибудь, - говорит она. – Ну пошел. Ну постоял. А вот я в день митинга на Болотной весь подъезд руками отмыла».
* * *
Художница Н. говорит, сидя у меня в гостинице, что от растерянности всего-то и взяла с собой, что одни спортивные штаны, один пиджак, одну кофту – и забыла все кисточки. «А я двадцать три килограмма вещей набрала, - равнодушно откликается ее подруга, - самых лучших, самых качественных, каждую выбирала».
* * *
Митинг в защиту Навального. Очень холодно. Скандируют «Путина в Гаагу!», кто-то кричит: «Несите гриль, холодно – сил нет!» На секунду всех отпускает и все смеются. В задних рядах один совсем юный человек спрашивает другого: «Может, у тебя хоть диван для меня есть?» - «Ты что, издеваешься?» - «Блядь, где же я жить буду?..»
* * *
Сижу с потрясающими людьми из «Помогаем уезжать», - проекта, который помогает людям в Украине выбираться из зоны боевых действий. Участница проекта Н. вдруг говорит: «Еще два месяца назад сидели мы, значит, в московской кофейне и рассуждали: «Ой, кто же мы такие? Ой, так сложно… Ой, совершенно непонятно…» А сейчас все вопросы отпали, вспоминать смешно».
* * *
Рассказывают про экологическую активистку Н., которая была убежденной противницей криптовалют, но с началом войны погрузилась в эту тему, чтобы переводить битки Украине.
* * *
В чатах появляются первые вопросы о том, как можно сдать золото и где хорошие ломбарды. У меня застывает сердце.
* * *
Н. думала, что на пол-отпуска прилетит отдохнуть в Тбилиси, а на вторые пол-отпуска поедет к бабушке под Николаев.
* * *
«Нужно больше памяток, - говорит Н. (4 года в Грузии), - а то приедут, напьются на улице и будут кричать».
* * *
В чате пишут: «Кстати, народ! На фразу против адекватных русских беженцев, - мол, боритесь с хуйлом в России, - можно отвечать следующее: вас в Грузии 4 миллиона человек и есть оружие. Почему вы не боретесь за Осетию и Абхазию? А нас, адекватных, лишь 500,000 на всю Россию и мы безоружны! Как нам бороться?..»
* * *
Уехавший два года назад активист Н. говорит, что видел перспективу революции в 2017 году «и имел в ней шкурный интерес: я продюсер, мне люди приносят 80 тысяч рублей и говорят: "У нас средство для защиты кроссовок, сделайте нам проект". Я не для того рос, чтобы за такие деньги работать. А была бы революция – и заказы бы потекли».
* * *
«Жил в регионе я, - говорит уехавший активист Н. – Начал строить федеральное политическое движение. Потом смотрю – я там самый старший. Федеральное политическое движение, мне 25 - и я самый старший. Я не могу быть самым старшим».
* * *
Грузинская благотворительница Н. вытащила из России несколько человек как съемочную группу под предлогом того, что они будут снимать о ней фильм.
* * *
Дискурс: айтишники обосабливаются. Снимают целые дома, селятся там, проводят туда интернет нормальный, устраивают себе там детские сады, - «наймут, - возмущенно говорит моя собеседница, - воспиталок, нянечек, дети у них накормлены, присмотрены, развиты, а им только этого и надо: сидят себе, работу свою ебашат». Собеседница моя возмущена: она считает, что все должны быть как-то (но не знает, как) заодно.
* * *
«Мне снег очень помогает, - говорит Н. – Он очень мне помогает помнить, что я, блядь, не в отпуске тут».
* * *
Н., журналист «Дождя», объясняет, что если ему грузины плюнут в спину, он не имеет права обижаться: «Они помнят события четырнадцатилетней давности, они не звали меня сюда и на мне не написано, что я против Путина».
* * *
Десятилетнего сына Н. спросили, понимает ли он, почему семья уезжает. «Да, понимаю: сейчас надо молчать, а если я все скажу, что обо всем этом думаю, они все меня побьют».
* * *
Н. в такси начал говорить в трубку по-русски в первые дни войны, - водитель его обругал и высадил. У другого моего друга почти обратная история: водитель-грузин услышал, как тот по телефону говорит, что Путин - Гитлер, довез бесплатно.
* * *
В один вечер во всех чатах появились тролли, по общему мнению - пригожинские. «Ну что, русские пидарасы, грузинский будете учить или домой поедете?» Такая странная дихотомия, что никто даже особо не возбудился.
* * *
В клубе Bassiani с субботы стали ставить штампы «Russia is an occupier» с украинским трезубцем в середине.
* * *
«Две недели, - говорит Н., - у тебя проходят так: самолет, Тбилиси, друзья, хинкали, саперави… А потом эти две недели, которые твое бессознательное ассоциирует с отпуском, резко заканчиваются, и мозг такой: «Ну что, домой?» А домой – никогда и некуда.»
* * *
Мы с Н. быстро сходимся на том, что оба много и панически думаем, на что люди будут жить. «Уже сейчас дела так себе, - говорит Н., - но сейчас принято скрывать. Мы с мамой кормим гостей. Некоторые уже только у нас едят, хотя все делают вид еще, что на плаву».
* * *
«Тут есть бар, - говорит Н., - который делает мальчик из очень хорошей московской грузинской семьи: вырос на Преображенке, ходил в очень достойную московскую школу. Так вот там нет шансов услышать, что русские свиньи.» Пересказываю эту историю другу. «А где у Н. есть шансы услышать, что русские свиньи?» - взвивается тот. «Ему страшно, что везде», - говорит его жена печально.
* * *
Хозяева четырех квартир отказались сдать жилье Н. с мужем, – все шло хорошо, пока не видели русский паспорт.
* * *
«Дела, как в сказке, - говорит Н., - чем дальше, тем страшнее.»
* * *
Н. вывез маму, и мама, по его словам, «сломалась»: всегда очень активная, самостоятельная и деловая, сейчас совершенно потеряна: не знает, как снять отель, не понимает, чем занять себя вечером, обо всем спрашивает детей, если оставить одну – смотрит в стену.
* * *
Н. взбешен тем, что «30,000 лучших либеральных умов России», переехавших, по его оценке, в Тбилиси, до сих пор не выучили, не собираются выучить и не желают выучить хотя бы 10 слов на грузинском, - «и это при том, - говорит Н., - что любое слово на грузинском, сказанное хотя бы продавцу в аптеке, повышает отношение к тебе на 200 баллов». Говорит: «На главной площади города висит табличка с десятью словами на грузинском языке, - пожалуйста, дорогие приезжие, знакомьтесь, учите, - хоть кто-то ее прочитал?» Сам Н. не просто выучил алфавит и берет уроки грузинского, но и останавливает на улицах людей, просит переводить ему рекламы («в них используются самые простые и ходовые слова, - «любовь», там, «семья», «свобода»), таблички, граффити. Говорит, делал это раз сто, - «ни разу не отказали, - только иногда вздыхали, когда я говорил, что из Москвы».
* * *
«Как же отказываться от российского гражданства, - с болью говорит Н., - когда там квартира, мама и Родина?»
* * *
Н. на кассе магазинчика продавщица сказала «Русули!», развернулась и ушла. Н. расплакалась, закричала вслед: «Fuck you! I hate Putin!». Продавщица вернулась.
* * *
Дискурс: что надо создавать какую-то Россию за пределами России (виртуальную? Пиратскую? Экзистенциальную? Эссенциальную? Коммуникационную?) Непонятно, как, и непонятно, что, но не может же быть, чтобы мы были тут, а России тут не было.
* * *
Разговор о стыде и о том, что ужасно тяжело формулировать, за что так стыдно. «За годы своего солнечного пиздодумства», - говорит Н.
* * *
Н. работает в волонтерском центре. Переехал 8-го марта специально ради этого: «У нас за помощь Украине пятнашку дают, а тут это дело». Вывез бабушку. «Мы с бабушкой самые нормальные, - ей восемьдесят лет, а мой тридцатичетырехлетний брат из Омска скидывает ей видосы, где какой-то псевдоученый объясняет, что все украинцы генетически предрасположены к психиатрическим заболеваниям». Н. сильно пил и за четыре месяца до войны сам пошел к психиатру и терапевту, - потому что, по собственному выражению, «начал мешать жить другим» и вообще был сильно плох. Сейчас с 8 утра до 9 вечера работает в Центре гуманитарной помощи и говорит, что больше ему ничего не надо – ни терапии, ни таблеток, ни алкоголя. Объясняет, что старается затащить как можно больше новоприехавших в Центр, «потому что иначе они сбиваются в какие-то группки и там пугают друг друга ложной инфой, что грузины нас ненавидят. А с грузинами надо разговаривать и все им объяснять, - что мы не такие, что мы не Путин. Я с каждым долго разговариваю. Тогда можно договориться».
* * *
Мы с Н. заходим в кафе, где собирают гумпомощь. Прямо у двери сидит пожилая дама за пианино и неразборчиво играет. Оборачивается к нам с прекрасной медленной улыбкой. «Откуда вы, молодые люди?» - спрашивает с сильным грузинским акцентом. «Я местный», - говорит Н., живущий тут давно. «А я из Израиля», - говорю осторожно. «Это прекрасно!» - говорит дама, - «Я сейчас сыграю вам гимн Израиля!» Играет, мы кладем в стакан денежку.
* * *
В банке Н. и его жену, двух известных активистов, менеджер при открытии счета внезапно спрашивает, как они относятся к Путину. «Ужасно, - говорят они, - мы оппозиция». «Вы можете предъявить уголовные дела?» - внезапно спрашивает менеджер. Растерянные Н. с женой объясняют, что им повезло, они довольно быстро бегают. «Это плохо», - недовольно говорит менеджер, но счета все-таки открывает.
* * *
В Москве Н. не взяли только благодаря тому, что он спросил двух шедших на него ментов: «Ребята, где тут банкомат?..» Те от растерянности показали в сторону банка, куда Н. и отправился с колотящимся сердцем. Уехал через три дня.
* * *
Одноклассники из Черкесии пишут Н.: «Когда уже придут наши повестки? Надо укров мочить!» «А в то же время одному нашему питерскому вон пришла повестка 27-го февраля, - говорит Н. – Вот сидит тут, снимает квартиру в двух подъездах от нас».
* * *
В чате пишут, что «чат очень полезный, свои деньги и мозги теперь точно в Грузию не повезу».
* * *
Н. говорит о сложном чувстве от здешних протестных акций: нет чувства сопротивления материала. «Я прямо висцерально это ощущаю: чтобы получился ближний бой, надо упереться в противника плечом и колошматить. А тут упереться не во что, не в кого, и ты проседаешь». Да, как в тяжелом сне.
* * *
28-го февраля Н. с семьей могли взять билеты за 96000 рублей, не могли решить, едут или нет. На следующий день в 9 утра взяли за 332000.
* * *
Дочь Н., 11 лет, не хотела оставлять в России три вещи: свою комнату, лего и папу.
* * *
Н. в двух квартирах отказали еще на звонках, в третьей при виде русского паспорта подняли цену с 500 до 800, она ушла. Вечером позвонила подруга: есть прекрасная квартира, но мы сказали, что вы, хоть и русские, но беженцы из Киева, просто подтверди это и всё. Н. промучилась ночь: такой ли я человек? Не смогла.
* * *
В чате спрашивают: «Как думаете, насколько безумна мысль открыть в Тбилиси независимый русский книжный?»
* * *
Н. злобно говорит, что на русском разговаривать не стыдно, если делать это так: вместо «Здравствуйте!» - «Хуй войне!», вместо «До свидания!» - «Слава Украине!», а посередине уже говори, что там тебе надо.
* * *
Жена Н. удивляется, что про ковид на фоне войны все вроде как забыли. «А между тем от ковида погибло знаешь, сколько? Восемнадцать миллионов человек», - говорит Н. «Так ковид – это рок», - говорит жена, - «а война – это трагедия».
* * *
Н. говорит, что во время метаний, уезжать или нет, собрал всю свою большую семью у себя дома и применил, по собственному выражению, «метод когнитивного костыля»: предложил уехать на две недели, и, если окажется, что возвращаться безопасно, - вернуться. Это помогло – уехали. Н. знал, что это самообман, но метод оказался исключительно действенным, в первую очередь – для него самого. «Потому что, - говорит Н., - нет ничего страшнее зазора между тем, что ты все понимаешь, и тем что твои ноги не хотят двигаться».
* * *
«Мы были теми людьми, которые поехали рано и скупили всё у других из-под носа, - горько говорит Н. – Лекарства, доллары, всё.»
* * *
У научного журналиста Н. при сборе чемодана вещи получали «индекс концентрации», - он зависел от соотношения между весом, объемом и ценностью предмета. «Чтобы потом, когда не будет работы, денег, вообще ничего – я на этих вещах хорошо жил», - говорит.
* * *
Н. рассказывает, что в первые дни войны мог радоваться музыке как аудиофил, но не как меломан, - то есть получал удовольствие от тембра и звучания, но содержание и смысл проходили мимо, «как в дни траура и положено».
* * *
«У нас еще все впереди в смысле пиздеца», - говорит Н.
* * *
«Я вам сейчас хорошее скажу, - говорит активистка Н. – Я думаю, что все эти правые ребята сейчас просядут очень сильно. У них будет кризис идеи и они потеряют всех своих избирателей, и начнется настоящее антивоенное движение в России, и это приведет к краху России как империи. Меня это очень радует, и в этом я пытаюсь какое-то утешение находить».
* * *
Молодая активистка Н. зла на либеральную интеллигенцию старшего поколения: «Они со своим капиталом медийным могли бы поднять антивоенное движение по щелчку пальцев. Они могли помогать нам, они могли с их опытом даже менеджерские задачи на себя взять. Да что менеджерские – а низовые задачи движения почему не взять на себя?» Говорит: «Больше всего на свете боюсь вырасти и стать представителем либ интеллигенции». 29 лет.
* * *
Н. сказал родителям, придерживающимся вполне оппозиционных взглядов, что Путин – тот же Гитлер. «Их начало прямо как бы рвать от этого, и они говорят: «Нет, он преступник, он чудовище, но Гитлер расстреливал людей у края ямы, он еще не Гитлер».
* * *
«Все время натыкаюсь на плачущих людей на улице», - говорит Н. Другой мой собеседник, наоборот, за два дня до этого говорил о том, как невыносимо странно: русские на улицах ходят, как ни в чем не бывало, улыбаются, смеются. «Понимаю, что внутри все в ужасе, и страшно, что с нами всеми будет, когда этот ужас окончательно до всех дойдет».
* * *
Н. говорит о потере чувства тела в первые дни эмиграции. «Как будто не только моего тела нет, но и вообще ничего материального нет». Потом стало отпускать.
* * *
Н. нашли онлайн-психолога в Киеве незадолго до войны, но тут после одной из антивоенных акций Н. села на пятнадцать суток. В спецприемнике каждый день ждала, что выйдет и пойдет к психологу. Вышла 23-го февраля. 24-го психолог написала ей: «Я в бомбоубежище, но если связь будет хорошей, наша сессия обязательно состоится».
* * *
В чате предлагают: «Пишите мне для быстрого голосового секса. Очень одиноко».
* * *
Говорим о том, что сейчас смываются, как водой, многие межчеловеческие границы: например, что люди гораздо легче сходятся жить в одном помещении в любых обстоятельствах. «Сейчас вообще многие границы ломаются, - говорит Н. – Я не хочу сейчас соблюдать границы даже в активизме. Если надо будет снабжать анархистов дизелем, мы будем снабжать анархистов дизелем.»
* * *
Издание, которым руководил Н., объявили иноагентом. Мама предложила Н. «получить какое-нибудь образование, наконец», - например, выучиться на программиста. «Почему?» - спросил Н. – «Надо же как-то приспосабливаться!» – «Ваше поколение всю жизнь приспосабливалось, и теперь мы в говне», - сказал Н. раздраженно. Ее это очень ранило, и Н. очень жалеет, что так сказал. «Но это поколение приспосабливалось от самого слома Союза и дальше, и это ведет только к фашизму».
* * *
Н. уехал в понедельник после начала войны, а в субботу перед этим пошел напоследок гулять по Петербургу и думал о том, что когда человека смертельно бьют ножом в живот, он еще минуту не знает, что мертв, и может продолжать двигаться как ни в чем не бывало. «И все эти люди на улице, в магазинах, в кафе еще не понимают, что мертвы».
* * *
«Надо извиняться перед демшизой, - говорит Н. - Демшиза была во всем права, а мы нет, мы просто глаза закрывали.»
* * *
Н. про здешние протестные акции: «На похоронах все хватаются за какую-нибудь досочку: порезать салатик; как-то, чем-то противостоять ужасу. Вот так с этим и мы.»
* * *
Cuddle party опять переносится на неопределенный срок.
* * *
Граффити «Fuck Putin! Fuck Russia!» зачеркнуто, поперек написано «Not all Russians are Putin».
* * *
У Н. родители разделяют протестные настроения и при этом находятся в полной идеологической изоляции: среди друзей и соседей все за Путина, им, кроме как с Н., вообще не с кем говорить. «У отца уже Паркинсон, - говорит Н., - он уже понимает все не так быстро, как раньше. Перед отъездом моей главной задачей было убедить отца уничтожить охотничье ружье: если соседи про их взгляды настучат и к ним придут с обыском, он за ружье сядет. Я перед ним в последний день сел и повторял по кругу: «Распили ружье, распили ружье, распили ружье». На следующий день я уехал, а мама мне написала: «Отец распилил ружье».


* * *
Н. перестал в Питере ходить на митинги, когда понял, что из него получается хорошая мишень: он большой, крупный.
* * *
«У меня каждый день есть план на сегодня, понимание на три дня, стратегия на две недели, а дальше пустота», - говорит.
* * *
Н. вывез в Тбилиси весь коллектив своей компании и сказал, что две недели они могут делать, что им надо, обустраивать свою жизнь: «О работе не парьтесь». Теперь говорит: «Две недели прошли, а они еще в ступоре многие, - а я им не папа».
* * *
В компании у Н., - заботливой, отзывчивой, энергичной, - кроме нее все мужики. Ее всегда в шутку называли «мама». На следующий день после начала войны растерянно начали писать: «Мама, пожалуйста, скажи, что у нас завтра будет работа».
* * *
«Через месяц у всех начнется ломка по Москве, - говорит Н., - и страшно то, что начнется она у всех одновременно».
* * *
Дискурс: у всех в голове пример белоэмиграции, пугающий и безнадежный, зато многому учащий в практическом смысле и ко многому готовящий.
* * *
Н. рассказывает, что не понимает, каким способом спрашивать у оставшихся, как у них дела, и поэтому просто каждое утро всем пишет: «Я тебя люблю».
* * *
Мама звонит Н. и плачет, что из двадцати машин под окном пятнадцать - с буквой «Z» на стекле. «Как бы нам тут ни было, мы хоть этого не видим».
* * *
«Каждый носитель русского языка, который не начинает любую фразу с «Извините меня за Путина», должен наесться яду и сдохнуть, включая меня», - говорит Н. С ним спорят: а с русскоязычными украинцами что делать?
* * *
Н. с мужем сказали сыну двенадцати лет, что если начнется война, то они уедут. 24-го февраля Н. проснулась от того, что ребенок кричал «Война началась! Война началась!» и выкидывал вещи из шкафов в чемодан: самое страшное пробуждение в жизни.
* * *
В чате пишут: «В Грузии it технологии начнутся ровно тогда, когда прикроют сраный Фб. И сразу начнут развиваться маркетплейсы, вот тогда я буду всем доволен в Грузии. Это единственное что меня тут бесит. Сидят на базарах, в нарды играют... А лучше бы фотали товар и выкладывали в интернете! И все сразу станет хорошо. Я очень люблю Грузию и Сакартвелов.»
* * *
«Если бы не дети, то мы остались бы в Москве, - говорит Н. – Пока ты еврей и есть израильское посольство, как-то чувствуешь себя защищенным».
* * *
Н. с семьей, включая ребенка, пришли в Тбилиси на протест к посольству. Мальчик спросил: «А тут можно кричать что угодно?» – «Да.» - «И менты нас не заберут?» – «Не заберут.» И тут Н. поняла, что за его двенадцатилетнюю жизнь такого просто не было, чтобы на улице можно было кричать что угодно – и менты не забрали.
* * *
«Все не знают, что кричать у посольства, - говорит Н., - потому что нет сопротивления материала. Только горло драть.»
* * *
Н. решила устроить в Батуми бизнес-клуб, организовала первую встречу. Собралась небольшая группа людей, поговорили о перспективах, организаторка выложила фото в инстаграм. Через пять минут: «Н., ты с ума сошла, убери немедленно, половина в розыске!!!»
* * *
Показывая мне летние фоточки с ребенком и любимой из инстаграма, Н. плачет. «Хорошо, что есть инста, в которой есть архив, где все взаправду было и все было настоящее».
* * *
«Мне уже теперь нихуя не понятно, кто такой русский, - говорит Н. - Это какое-то пятно, внутри которого Яндекс, Озон и гречка».
* * *
Десятилетнюю Н. повели в поступать в хорошую русскую школу тут. Директор спросила, насколько Н. в ресурсе. Н. сказала: «Нинасколько». Потому ее попросили ответить, на сколько на шкале от 1 до 10 она хочет учиться. «Один», - сказала Н. Ее поблагодарили за честность и сказали, что ребенок травмирован образованием. Зато в школе есть джакузи.
* * *
У Н. бешеный роман, прекрасный. Ее любимый, американец, давно живущий в Грузии, говорит, что решил снять им дом на лето: «Тебе нужен дом». Она плачет и говорит: «Ты с ума сошел? Лето вообще наступит?»
* * *
На вопрос: «Откуда вы, ребята?», Н. с подругой осторожно отвечают: «Я из Латвии. – А я из Израиля». – «Ну так нормальные страны, чего вы стесняетесь!»
* * *
Н., живущий в Грузии четыре года, влюбился после тяжелого развода и очень боялся этой любви, всячески от нее отбивался, отнекивался, не давал себе расслабиться. «А как только все стало теплым и мягким, так война».
* * *
Н. очень любила повторять тяжело болевшему ребенку фразу «Эх, и заживем мы с тобой, Маня, после войны!» Ребенок выздоровел в десятых числах февраля.
* * *
Дискурс: непонятно, как называть тех, кто сейчас эмигрирует. Такое впечатление, что все ищут слово и не находят.
* * *
«Был стыд, много стыда, - говорит Н., - а потом вдруг исчез: я понял, что невозможно работать актером в театре абсурда и постоянно стыдиться за всю труппу».
* * *
Н. не может кричать ничего на митингах, потому что люди в России не могут кричать на митингах. Говорит, что это как в «Двух капитанах»: не бывает же такого диагноза, - немота без глухоты, - а вот он.
* * *
Мама Н., живущая в маленьком городке жертва российского телевизора, никогда не была в Европе. Н. успел свозить маму во Францию, привел в ресторан. Мама огляделась вокруг, увидела своих сверстниц и спросила: «Сегодня же среда, - они что, просто поесть пришли?» С этого момента что-то начало меняться.
* * *
Cuddle party состоится, и Н. даже собирается на нее пойти, но выясняется, что на ней такой жесткий регламент, что Н. пугается. «Всюду Путин, - говорит, - и эти со своим регламентом тоже какой-то Путин».
* * *
У Н. подруга осталась в Москве, активистка, все признаки того, что за ней вот-вот придут. Начала приучать себя есть сухари. Сначала покупала с изюмом, теперь уже без изюма.
* * *
Н. каждый день спрашивает друга в Харькове, как дела. «Ты заебала, - пишет тот, - погибну – напишу».
* * *
В чате пост от админа: «Я горжусь всеми нами за то, что мы выбрали себя и позаботились о себе».
* * *
«Тбилиси похож на Питер, - говорит Н., - вся эта увядающая красота, и бьющая ключом культурная жизнь, проходящая вне тебя, и москвичей не очень любят».
* * *
Папа Н. живет в Испании и стоит на яростно антипутинских позициях, при этом еще и постоянно ругая дочь: «Тебе должно быть сейчас стыдно за то, что ты русская и говоришь на русском языке!» - «Папа, а как же все наши протесты, и либеральные медиа, и все то, что мы делаем?» - «Опять ты о своей тусовочке». Н. говорит, что очень больно.
* * *
Дискурс: не то всегда было слишком много военной лексики в повседневном русском языке, не то сейчас все стали это замечать и очень болезненно реагировать.
* * *
Пришли в гости с маленьким ребенком. Мальчик хозяев бегал с пушками и бластерамми: «Бах! Бах! Дыр дыр дыр дыр дыр!» Маленький сначала был в восторге, потом вдруг расплакался, сказал, что на него напал потрепатель и что он вдруг понял: стрельбы – это плохо.
* * *
Н. говорит, что в чатах, безусловно, сидит товарищ майор и что надо бы думать, кто что говорит.
* * *
На кафе возле вокзала висит наклейка «Русских оккупантов не обслуживаем». «Тебе было обидно?» - «Мне было». – «Мне тоже было, хотя я понимаю их порыв». Хотел зайти купить воды и не зашел.
* * *
Н. испытывает огромное облегчение от того, что здесь ниже профессиональный потолок и меньше возможностей, потому что в Москве разнообразие и потолок возможностей были необозримы, а здесь гораздо, гораздо легче.
* * *
Н. в 1990-м году увезли тринадцатилетним в Израиль, он бушевал, плакал, - матшкола, Москва, друзья, - говорил: «Зачем вы меня увезли?» В двадцать лет вернулся обратно. Три недели назад уехали в Тбилиси. Вчера ребенок сказал ему в истерике: «Зачем вы меня увезли?» - матшкола, Москва, друзья.
* * *
Московская няня Н. уважала Путина и мечтала в ее уже довольно солидном возрасте перестать работать с людьми и начать работать гардеробщицей в Ленинке, - вроде как ей там и место обещали. Н. разговорилась с ней про Путина, попыталась что-то объяснить, - не получилось. Провожала их няня со слезами на глазах, купила ребенку подарки в дорогу, прощались очень тяжело. Н. говорит об этом и сама плачет: «Получается же у нас быть людьми поверх всего этого».
* * *
Н. говорит: «Мы не в эмиграции, конечно, мы тут, чтобы сохранить психическое здоровье, мы вернемся, вопрос только – когда и как. Мы вышли из квартиры, как есть, оставили вещи, которые никому не нужны, только нам дороги. У нас там книжки, игрушки ребенка, две тысячи виниловых пластинок. У нас там стирка висит».
* * *
27-го марта проводится сожжение чучела Путина. Чучело набито сеном, сверху пришпилена путинская фотография, короткие ручки мученически расставлены, и в целом Путин похож на человека, который ждет расстрела. В воздухе чувство неловкости. В первом ряду вокруг чучела – несколько телекамер, одна журналистка говорит с ярковолосой девочкой, и та объясняет, что здесь есть «разочаровывающее ощущение безнаказанности».
* * *
«Нахождение в Тбилиси - это лимб. – говорит Н. – Думаю, я умер и все это мне чудится перед полной темнотой.»


Часть 2. Ереван
Часть 3. Стамбул

Другое